Филип К. Дик. Жизнь и Всевышние вторжения - Лоуренс Сутин

Эдгар описывал самого себя в Европе как «капрала вроде Наполеона и Гитлера». Он проявил завидный героизм, переправляя по ночам сообщения через линию фронта. Его пятое подразделение морской пехоты было ударными войсками, о чем Эдгар вспоминал с гордостью, и у него на эту тему было множество замечательных историй. Хотя он сознательно избегал вида запекшейся крови, он показывал юному Филу свои военные сувениры: униформу и противогаз, множество фотографий. Эти истории, усиленные тем, что в 1931 году Эдгар взял его с собой на просмотр фильма «На Западном фронте без перемен»[24], глубоко потрясли Фила:

Эдгар вернулся в Колорадо после демобилизации в 1918 году и продолжил свои ухаживания за Дороти. Она была средним ребенком из троих потомков семьи английского происхождения. (Будучи уже взрослым, Фил время от времени заявлял, что он на четверть немец, потому что любит немецкую оперу и поэзию, но его происхождение все-таки шотландско-ирландско-английское.) Эрл Грэнт Киндред, отец Дороти, был адвокатом, чьи финансовые дела были весьма неустойчивы. Такое положение дел очень серьезно отражалось на его детях: после двух разных неудачных судебных процессов он застрелил их домашних любимцев, чтобы сэкономить деньги на еду для семьи.

Эдна Матильда Арчер – Бабуля, которая пряталась вместе с Филом в ванной комнате, когда сиделка приходила с визитом, – вышла замуж за Эрла в 1892 году. Дороти родилась в 1899 году. Когда Дороти было чуть больше десяти лет, Эрл заявил, что ему, чтобы добиться успеха, нужно путешествовать. Эта задумка отразилась на его семье. Когда он то уходил, то возвращался, Бабуля воспринимала это с радостью, что вызывало отвращение у Дороти. Когда Эрл умер, Бабуля и младшая сестра Дороти Марион приглядывали за ней, оказывая как психологическую, так и материальную поддержку. Гарольд, ее старший брат, которого в семье считали дикарем, к этому времени убежал из дома. В пятнадцать лет она начала работать. Годом позже она встретила Эдгара, и, пока он был на войне, Дороти постоянно сцеплялась со своей семьей. На протяжении всей своей жизни Дороти будет раскаиваться в том, что ей постоянно приходилось заботиться о людях.

Похоже, Эдгар представлял собою надежный источник поддержки, когда он вернулся с войны. Они поженились в сентябре 1920 года, после чего отправились в Вашингтон. После окончания Джорджтаунского университета в 1927 году Эдгар устроился на работу инспектором поголовья скота в Департаменте сельского хозяйства. В это время здоровье Дороти стало стремительно ухудшаться. Затем у нее началась болезнь Брайта – воспаление почек. Один доктор сказал, что ей недолго осталось жить. Дороти дожила до семидесяти девяти лет, но страдала от проблем с почками на протяжении всей жизни. Последние годы принесли ей заболевания кровеносных сосудов, и осознание этих болезней приводило ее к навязчивым идеям и ипохондрии (Фил не жаловался на нее, возможно, потому что сам слишком часто отмахивался от таких же высказываний в свой адрес).

Департамент предложил Эдгару должность в Чикаго, и, хотя как он, так и Дороти ненавидели чикагские зимы, он принял ее. В любом случае это было повышение по службе, и Дороти считала, что наступило время, чтобы строить будущее.

* * *

Сейчас это известный медицинский факт, но в 1928 году не знали о том, что среди рисков при многоплодной беременности преждевременные роды приводят к смерти одного или обоих близнецов. Психологические исследования, проводившиеся в прошедшем десятилетии, подтвердили то, что для родителей, как и для оставшегося в живых младенца, смерть близнеца является травмой исключительной тяжести.

Для родителей горе, чувство вины и гнев усиливаются из-за глубоких эмоций, связанных с рождением близнецов. Исследователь Элизабет Брайан замечает, что общество относится к рождению близнецов как к «особому событию», и цитирует выводы, что «длительная и аномальная горестная реакция больше присуща тем матерям, у которых остался один выживший близнец, чем тем, кто потерял единственного ребенка». В большой степени страдание заключается в «трудности оплакивания смерти и празднования рождения в одно и то же время». Чрезмерные опасения могут возникнуть в связи с уходом за выжившим близнецом. И может возникнуть – сознательно или нет – чувство возмущения, адресованное родителями выжившему ребенку.

То, что известно о реакциях Эдгара и Дороти на смерть Джейн, вполне соотносится с этими выводами.

Что касается Эдгара, то его чрезмерные опасения выразились в том, что Дороти называла его «боязнью микробов». Он запрещал Дороти целовать младенца и не позволял, чтобы тот ползал за пределами кроватки в его первые одиннадцать месяцев. Дороти пыталась уклоняться от первого запрета и целовала Фила «в те места, которые, как я думала, не могла загрязнить, как, например, в заднюю часть шейки». Она пыталась обеспечить Филу свободу ползания, согласившись с условием Эдгара, что ползать он будет час утром и час днем, если квартира предварительно будет тщательно убрана с помощью пылесоса.

Горестная реакция Дороти была ярко выражена. В первые месяцы жизни Фила она вела дневник его роста и поведения, который свидетельствовал о ее любви к младенцу и нигде не упоминал о смерти близнеца. Но длящаяся скорбь Дороти со всей ясностью проявлялась в ее письмах и разговорах спустя годы после смерти Джейн, и она винила себя в этой смерти.

Отношения между Филом и его матерью с их болезненной двойственностью, заключающейся в чрезвычайной, взаимозависимой близости и ярости по поводу ошибок и упущений в любви, – эти отношения отразились во всех любовных связях, которые были у Фила с женщинами. Те, кто видел Фила и Дороти вместе, часто бывали поражены степенью их сходства: у обоих была самостоятельно выработанная система абстрактного мышления, оба читали запоем и чувствовали писательское призвание (хотя попытки Дороти сделать писательскую карьеру ни к чему не привели). На протяжении всей своей жизни Фил обращался к ней за деньгами, за советом, даже за критическим разбором его рукописей, и Дороти, не колеблясь, поощряла его художественное творчество.

Но Филу приходилось тяжело с матерью: она была чрезвычайно сдержанной, эмоционально скованной, бдительной и осуждающей, запрещающей любые проявления гнева, ослабшей от боли и часто прикованной к постели. Она предоставляла Филу, по мере того как он рос, почтительную личную свободу, обращаясь с ним как с маленьким взрослым (уже в ранние подростковые годы он называл ее «Дороти»), причем – насколько это чувствовал Фил, – она не проявляла одобрения, теплоты, материнской привязанности и не оберегала его от окружающего мира.