Незнакомка в городе сегуна. Путешествие в великий Эдо накануне больших перемен - Эми Стэнли

В книгах лесная жизнь уже утратила свою колдовскую таинственность. В толстых, тяжелых томах, которые обычно приобретались у странствующих книготорговцев, были точные и подробные изображения любых растений и животных. Подобно картографам, японские натуралисты взялись за подробное описание того мира, который окружал Цунено в детстве: каждую его мелочь, каждое явление они всесторонне изучали и тщательно измеряли[50]. Все, что было найдено ими, упорядочивалось по категориям, прописанным в китайских трактатах по естествознанию: «целебные травы», «съедобные плоды», «природные объекты». Но вскоре такой подход изменится. Где-то далеко, в провинции Бидзэн, жил мальчик, изучавший «западную науку». Был он чуть старше Цунено, но уже ломал голову над звучанием иностранной речи и понемногу разбирался в непривычных буквах голландских книг. Через некоторое время, когда мальчик подрастет, он напишет труд под названием «Сутра о ботанике», призывающий японцев следовать системе классификации природного мира, предложенной шведским ботаником Карлом Линнеем. Впервые за всю историю японской научной мысли и растущие в лесу кедры, и плавающие на поверхности Малого пруда лотосы будут отнесены к единому царству растений.

Цунено и знать не знала ни о каком растительном царстве. На страницах книг ее ждали совсем другие открытия. Когда девочка – вероятно, лет в семь или восемь – научилась сидеть подолгу смирно и можно было уже не опасаться, что она прольет тушь, родители озаботились ее образованием[51]. В провинции Этиго далеко не всем полагалось учиться грамоте. Всего за несколько лет до рождения Цунено некой женщине из соседней деревни пришлось просить прощения у семьи мужа за то, что впустую тратила время, обучаясь читать и писать[52]. Однако Цунено не была «простой деревенщиной». Девочке с утонченным вкусом, обещавшей стать желанной невестой священника или деревенского старосты, надлежало писать изящным почерком изысканные письма, интересоваться поэзией, а в некоторых случаях и уметь разбираться в семейных счетах[53]. Вдруг будущая свекровь, тщательно ведущая записи домашних дел, пожелает, чтобы невестка придерживалась ее письменных указаний? Вдруг сама Цунено окажется в такой ситуации, что ей потребуется заглянуть в инструкции свекрови: положим, девушка не будет знать, как правильно расставить посуду на подносе? Общество возлагало большие надежды на умение женщин ориентироваться в определенных условиях, и Цунено полагалось оправдать эти ожидания. Повсюду в стране родители нанимали учителей и покупали тетради своим дочерям, чтобы те осваивали необходимую премудрость: как написать незатейливое письмо подруге, как занести цифры в семейную бухгалтерскую книгу, как сделать короткую дневниковую запись.

К тому времени, когда Цунено, опустившись на колени перед низким столиком для письма, впервые окунула кисточку в тушь, ее брат Гию, примерно на четыре года старше ее, уже учил грамоту и другие предметы. Возможно, они с Цунено ходили в одну и ту же сельскую школу – в некоторых местах мальчиков и девочек учили вместе[54]. А может быть, кому-то из них или им обоим нанимали домашнего учителя. Но даже если брат с сестрой и сидели бок о бок, занимались они по разным программам. Каждый из них начинал с сорока восьми букв японского фонетического алфавита. Освоить его было гораздо труднее, чем может показаться на первый взгляд, потому что у каждой буквы имелось несколько начертаний. Затем Гию, скорее всего, приступил к изучению «Книги имен»[55], чтобы в будущем знать, как правильно обращаться к близким и дальним соседям и записывать семейные имена населявших его край людей – все эти кохэи, дэмпати и дзимбэи. Затем он выучился писать названия японских провинций, а также округов в составе провинции Этиго[56] и окрестных деревень. Он прекрасно знал эти места, знал, какие деревья там растут, как выглядят поля и дома – ведь то была его родина, – но Гию требовалось понять, как их различают и систематизируют чиновники. Со временем очертания букв станут так же привычны, как вид горной гряды на горизонте, и ему не придется задумываться над движениями кисти, когда он будет ставить свою подпись на официальной бумаге: Гию из храма Ринсендзи, деревни Исигами, округа Кубики, провинции Этиго.

Чтобы уяснить свое место в мире, Гию должен был представлять политическое устройство Японии и не только это. Пусть смутно, но он уже осознавал, что живет в краю древних божеств[57] самых разных рангов: от духов-хранителей гор и озер до мифической праматери японских императоров – богини солнца. Вряд ли Гию смущало такое обилие божеств, хотя он и рос в семье буддистов. В представлениях большинства обывателей японские боги и будды относились к одному и тому же разряду, и их почитание нисколько не мешало людям поклоняться Будде.

Территория обитания богов была незрима. Наверное, Гию полагал, что их власть распространяется на земли императора, чья семья правит Японией уже свыше тысячи лет. Император упоминался в книгах по истории и прочих сочинениях, но во времена Гию уже не представлял собой важной политической фигуры. Он жил отшельником у себя во дворце в городе Киото, писал стихи и совершал эзотерические ритуалы. Истинная власть в Японии принадлежала сегуну – военачальнику, управлявшему страной из замка в Эдо. Он напрямую распоряжался почти третью всех японских земель, включая родные края Гию, – кстати, подати, которые платил Эмон, отец мальчика, шли в казну сегуна в Эдо. Остальную территорию страны поделили на области, которыми управляли другие вельможи. Одни держались вполне самостоятельно, собирали собственные подати с населения и не очень охотно подчинялись высшей власти, другие были более сговорчивы и послушны – но независимо от отношения к верховной власти каждому из вельмож полагалось демонстрировать свою покорность сегуну и проводить в его ставке в Эдо каждый второй год[58]. Всего японскими областями управляли около трехсот вельмож – слишком много, чтобы Гию запомнил их всех. Поскольку большинство областей не граничили друг с другом, он не мог изучить их очертания на карте. Однако мальчику полагалось знать крупнейшие области и города провинции Этиго – особенно город Такаду, потому что он находился ближе всего.