Президент Линкольн. Охотник на вампиров - Сет Грэм-Смит

Эйб снял компресс с головы больной и обмакнул его в миску с водой в изножье кровати. Скоро придется зажечь новую свечу. Та, что светила у постели, уже почти потухла. Он вынул компресс из воды, отжал его, и тут кто-то взял его за запястье.

— Сынок… — прошептала Нэнси.

Перемена казалась разительной. Мамино лицо было спокойным, голос ласковым, и даже в глазах снова зажегся свет. У меня перехватило дыхание. Что это, если не чудо, о котором я молился? Мама посмотрела на меня и улыбнулась.

«Сынок… — повторила она шепотом. — Живи».

По моим щекам заструились слезы. Вдруг это какое-то жестокое наваждение?

«Мама?» — позвал я.

«Живи», — снова проговорила она.

Я разрыдался. Господь простил меня. Господь вернул мне мать. Она улыбнулась. Я почувствовал, как рука соскальзывает с моего запястья, и пристально заглянул ей в глаза.

«Мама?»

И снова, на этот раз едва различимым шепотом, она повторила: «Живи».

Больше ей не суждено было открыть глаза.

Нэнси Хэнкс Линкольн умерла 5 октября 1818 года в возрасте тридцати четырех лет. Томас похоронил ее на склоне возле дома.

Эйб остался один-одинешенек.

Мать была его сердечным другом. Она дарила ему любовь и поддержку с самого первого дня его жизни. Читала сыну по ночам, держа книгу левой рукой, а правой гладила его темные волосы, пока мальчик не засыпал у нее на руках. Нэнси первой встретила его, когда он вошел в этот мир. Ребенок не плакал. Он посмотрел на мать и улыбнулся. Она воплощала любовь и свет. А теперь она умерла. Сын оплакивал ее.

Нэнси еще не успели предать земле, как Эйб задумал бежать. Ему было невыносимо оставаться в Литл-Пиджин-Крик с одиннадцатилетней сестрой и убитым горем отцом. Не прошло и двух дней, как девятилетний Эйб Линкольн уже шагал по просторам Индианы, завернув свои скудные пожитки в шерстяное одеяло. Он составил замечательный в своей простоте план. Мальчик собирался дойти пешком до реки Огайо, попроситься к кому-нибудь в плоскодонку и доплыть до Нижней Миссисипи, а там добраться до Нового Орлеана, где можно будет проникнуть зайцем на какой-нибудь корабль. Быть может, удастся доплыть до Нью-Йорка или Бостона. А может, он двинется в Европу и увидит бессмертные соборы и замки, которые так часто воображал.

Но в плане был один изъян: Эйб решил выйти из дому зимним днем, и к тому моменту, как он прошагал четыре мили, уже начало смеркаться. Мальчик оказался посреди неизведанной пустоши, с собой у него было только одеяло да немного еды. Он остановился, сел под деревом и заплакал. Эйб был совсем один в темноте, он хотел домой, но дома больше не существовало. Он скучал по матери. Ему хотелось зарыться лицом в волосы сестры и разрыдаться у нее на плече. Он с удивлением обнаружил, что жаждет очутиться в отцовских объятиях.

В ночи раздался слабый вой — долгий, животный, он эхом разносился вокруг. Я решил, что это медведи, которых наш сосед Ройбен Григсби заприметил у кряжа двумя днями ранее. Какой же я дурак, подумалось мне, что не взял даже ножа. Вой раздавался снова и снова. Звук, казалось, двигался вокруг меня, и чем дольше я вслушивался, тем яснее становилось, что так стенать не может ни медведь, ни пантера, ни какой-либо иной зверь. Нет, это был совершенно другой звук. Его издавал человек. И тут я понял, что слышал все это время. Не потрудившись собрать свои пожитки, я подскочил и со всех ног бросился домой.

Эйб слышал крики.

Итак, выбрав путь, без обмана, с чистыми намерениями, давайте же обновим нашу веру в Господа и двинемся дальше без страха, сильные духом.

Из обращения Линкольна к Конгрессу

4 июля 1861 г.

Если Томас Линкольн и пытался утешить детей после смерти матери, интересовался их чувствами или делился своими, никаких сведений об этом в источниках не сохранилось. Судя по всему, несколько месяцев после гибели жены он провел, отгородившись от них каменной стеной молчания. Томас просыпался до рассвета. Варил себе кофе. Завтракал без аппетита. Работал до заката и чуть ли не каждый вечер напивался до беспамятства. Зачастую голос отца Эйб и Сара слышали только во время краткого благословения перед ужином:

Господь, щедра твоя рука,

Хвала тебе во все века!

Ты любишь нас и пищу шлешь,

Благослови же, что даешь![6]

Но, невзирая на все недостатки, Томас Линкольн обладал тем, что старики называли «звериным чутьем». Он видел, что ситуация выходит из-под контроля, и понимал, что не сможет в одиночку прокормить семью.

Зимой 1819 года, спустя чуть более года после кончины Нэнси, Томас неожиданно объявил, что собирается уехать «недели на две-три», а когда вернется, то привезет детям новую мать.

Известие застало нас врасплох, ведь в течение года отец не проронил почти ни слова, и мы понятия не имели, что у него на уме. Отец не сказал, есть ли у него на примете какая-то женщина. Я гадал, что именно он собирался делать: дать объявление в «Газетт» или попросту блуждать по Луисвиллю, предлагая руку и сердце одиноким дамам, которые встретятся на пути. Честно говоря, ни то ни другое меня бы особенно не удивило.

Саре с Эйбом было невдомек, что Томас имеет виды на недавно овдовевшую знакомую из Элизабеттауна (того самого городка, где он впервые повстречал Нэнси тринадцать лет назад). Отец Авраама решил объявиться без предупреждения, сделать предложение и увезти новую жену в Литл-Пиджин-Крик. Вот и весь план.

Путешествие ознаменовало для Томаса окончание молчаливого траура. А девятилетний Эйб и одиннадцатилетняя Сара впервые остались одни.

По вечерам мы ставили зажженную свечу в центре комнаты, прятались под одеяла и подпирали дверь отцовской кроватью. Не знаю, от чего мы пытались защититься, но так нам было спокойнее. Мы сидели так почти всю ночь, прислушиваясь к звукам, которые раздавались на улице. Там бродили животные. Ветер приносил отдаленные голоса. Вокруг хижины от чьих-то шагов трещали ветки. Мы дрожали в кроватях, пока свеча не догорала, а потом шепотом спорили, кому выбираться из-под спасительных одеял и идти зажигать новую. Отец, вернувшись, задал нам трепку за то, что в столь короткий срок спалили так много свечей.

Томас оказался верен своему слову. Он вернулся с повозкой. А в ней приехали все земные богатства (или по крайней мере те, что влезли) новоявленной Сары Буш Линкольн и троих ее детей: Элизабет (13 лет), Матильды (10) и Джона (9). Эйбу с сестрой повозка, нагруженная мебелью, часами и кухонной утварью, показалась сундуком с «сокровищами магараджи». Молодую миссис Линкольн поверг в ужас вид босых грязных детей с фронтира. В тот же вечер она раздела их и хорошенько отмыла.