Полночь над Санктафраксом - Крис Риддел

— О небо! — воскликнул он, входя в просторное помещение обсерватории.

Профессор Темноты в задумчивости потрепал свою кустистую бороду, поправил на носу очки в стальной оправе и внимательно взглянул на приборы.

— Но такие показания неслыханны. — Он выглянул в окно своей высокой башни. — И неудивительно.

Такой страшной бури, какая разразилась ночью, никто в жизни своей не видел. Ураганной силы ветер и проливной дождь пришли с небес в Край и с невиданной злобой обрушились на этот выступ земли:

— Ну давай же! — говорил сам себе профессор. — Нужно снять показания. Всё подсчитать. Занести в журнал все цифры и факты.

Болтаясь из стороны в сторону внутри качающейся обсерватории, он цеплялся за приборы.

— Но с чего же мне начать?

Латунный анемометр бешено крутился, показывая ни разу доселе не зарегистрированную скорость ветра. В измерителе интенсивности дождя вода перехлёстывала через край и громко булькала. Профессор Темноты покачал головой.

— Присутствие высокой концентрации антимагнетических частиц кислотного тумана, — бормотал профессор свои учёные слова. — Невероятно, совершенно неве… Ну ладно, анемометр и измеритель дождя! — удивлённо воскликнул он. — Но что, неба ради, делает чувствометр?

Предметом пристального интереса профессора стала небольшая серебряная коробочка, под определённым углом подвешенная на треножнике. В каждую из шести сторон коробочки была вставлена маленькая пластина из мягкого блестящего материала, сделанного из крыльев древесных мотыльков. Как и сами эти создания, материал был чувствителен к эмоциям и менял свой цвет в зависимости от настроения, которое царило вокруг. Гнев заставлял его краснеть, грусть — синеть, страх — желтеть…

В Санктафраксе было два чувствометра: один находился здесь, в башне Лофтус, а другой на малоизвестной Кафедре Психоклиматических Исследований. Обычно чувствительный к погодным изменениям, прибор светился ровным белым светом. Особенно мрачный ливень мог слегка окрасить его в голубой; долгая полоса нежных бризов и солнечных дней могла сделать чуть розоватым. Но это всегда были пастельные тона. Никаких крайностей не замечалось. Ничего сверх того, что вызвало, например, лёгкое чувство разочарования или желание улыбнуться. Конечно, погода, без сомнения, влияла на всех жителей Края, но её влияние всегда было небольшим.

До сегодняшнего дня!

Профессор уставился на чувствометр, и у него дрогнуло сердце, а рот раскрылся от изумления. Прибор буквально пульсировал всеми цветами радуги. Вспыхивал, поблёскивал, искрился. То ослепительно красным, то ультрамарином, то горел изумрудно-зелёным цветом. И пурпурный — глубокий, тёмный, безумный пурпур.

— Буря чувств! — ахнул профессор. Он читал о таких погодных явлениях в пыльных томах «Трактата о Стихиях». — Неудивительно, что в моих собственных мыслях царит такая неразбериха.

В этот миг вспышка молнии зигзагом прорезала клубящееся тучами небо. На мгновение стало светло, как днём. Игла молнеизмерителя выскочила за пределы шкалы и застряла, а измеритель звука и вовсе разбился вдребезги из-за раската грома.

Профессор уставился на сломанные приборы.

— Какие же мы глупцы, а ещё делаем вид, будто понимаем погоду, — пробормотал он, из осторожности украдкой глянув через плечо.

Многие в Санктафраксе рады были бы использовать тайные опасения Верховного Академика. Но к счастью, рядом с ним не было никого, кто мог бы услышать эти богохульные слова.

Профессор Темноты со вздохом подобрал полы своей чёрной мантии и стал взбираться по лестнице в стеклянный купол. Там он приник глазом к окуляру огромного телескопа, стоящего в центре круглой комнаты.

Наведя на резкость, профессор всё дальше и дальше всматривался в чёрную пустоту за Краем. Если бы он только мог увидеть ещё чуть-чуть…

— Какие тайны скрываются там? — вслух спросил он самого себя. — Ч-что… во имя неба, а это-то что такое? — У него перед глазами пролетела маленькая тёмная пушинка.

Дрожащими пальцами он снова навёл на резкость. Неясный объект обрёл форму. Он был похож на воздушный корабль. Но что там мог делать воздушный корабль, непривязанный и так далеко от земли? Едва веря собственным глазам, профессор откинулся назад, достал платок и протёр окуляр.

— Нет, никаких сомнений, — в сильнейшем волнении прошептал он. — На самом деле был воздушный корабль. Я уверен в этом. Если только, конечно, не… — Он оглянулся на чувствометр. Тот пульсировал ярко-алым цветом. — Нет, — вздрогнул профессор. — Я не мог такого вообразить. Я не сошёл с ума.

Он опять развернулся к телескопу, вцепился в него и с тревогой посмотрел в окуляр. Его глазам открылись лишь клубящиеся воздушные дали. Он дрожащими пальцами наводил на резкость. Всё равно ничего. А потом… Профессор ахнул. Оттуда, где он заметил воздушный корабль, по крайней мере думал, что заметил, в тёмном небе разлеталось несколько ярких шаров света. В изумлении профессор оставил телескоп и побежал к окну.

— Падающие звёзды! — закричал он.

Одна за другой точки света взлетали и, оставляя за собой горящие полосы, пересекали ночное небо по направлению к Краю. Как заметил профессор, их было всего семь. Нет, восемь; две летели очень близко. Кроме этих двух точек, остальные разбегались каждая в своём направлении, с разной скоростью, по собственной траектории.

Профессор вздохнул. Особенности света вне сферы его научных интересов, но он был бы не прочь получить одну из падающих звёзд, чтобы изучить её со всех сторон и доказать раз и навсегда, что в основе любого света лежит темнота. Проблема заключалась в том, как определить, где они приземлятся.

Падающие звёзды уже приземлились, некоторые довольно близко. Другие пролетели над Топями дальше, в Дремучие Леса. Одна же, светившаяся ярче остальных, улетела дальше, чем хватало взгляда.

— Любопытно, — прошептал профессор. Ветер завывал, и башня поскрипывала. — Очень любопытно.

Внизу, под потрёпанным бурей воздушным городом, улицы Нижнего Города превратились в болото. Несчастные жители шлёпали по хлюпающей и чавкающей грязище, отчаянно пытаясь спасти хоть что-то от всеразрушающего водоворота.

— О небо, что с нами будет? — раздался испуганный голос одной из городских гномих, когда яркая вспышка озарила небо. — Почему нас не предупредили, что будет такая ужасная буря?

Ветер свистел. Крыша громыхала. Над ней по небу с шипением пронеслась падающая звезда. Но гномиха слишком поздно посмотрела наверх и не успела хорошенько её разглядеть. Она отбросила волосы, упавшие на глаза, и уставилась на воздушный город сквозь стену проливного дождя. Лицо её исказилось от гнева.