Рецепт Мастера. Революция амазонок. В 2 книгах. Книга 2 - Лада Лузина

— Можно я распечатаю эту статью?

Директор кивнул, продолжая:

— И не просто перебиты… Растерзаны, разорваны на куски. Их тела валялись по городу. Свидетели видели, как головы Розы Шварц и ее помощницы Инесс Фарион катились по Институтской вниз. На следующий день армия Деникина взяла город. Без малейшего сопротивления. Сопротивляться уже было некому. Но в своих мемуарах Антон Деникин честно отметил, что он не может даже предположить, кто мог устроить такое?

Копировальная машина, шурша, печатала текст. Катерина Михайловна смотрела на свои руки.

Она знала, кто мог сделать такое!

Катя могла сделать и не такое, если…

«13 числа грядущего года ваша Маша умрет».

* * *

Темнота рассеялась только в гостиной дома на Большой Подвальной, 1.

Даша сидела в кресле, — напротив нее висел пронзенный стрелами дартса портрет княгини Шаховской.

— Почему я опять ничего не помню? — спросила Чуб. — Я что-то сделала?

— Правда не помнишь? Вот и хорошо… — сказала Акнир.

— Я что-то сделала? — повторила Даша.

— Ничего. Разрушила собственный памятник. Оглушила пару людей. А потом мне опять пришлось тебя оглушить. Ты чистокровная ведьма. Тобой нельзя управлять, как и нашей Великой Матерью.

— И это все?

— Все, — сказала Акнир и быстро отвернулась.

День выдался таким солнечным, что счастье показалось неотвратимым, и даже странно стало, с чего люди берут, будто жизнь тяжела и дурного в ней больше. В дурное не верилось, так же как в снег, измучивший город. Какой еще снег, был ли он?

Март вспомнил, что он по должности весна, и мигом навел свой порядок. Сугробы осели, почернели, растеклись, зажурчали ручьями — ручьи понеслись с киевских гор. Девичьи лица стали улыбчивыми, будто всем им приснился минувшей ночью вещий сон о прекрасном суженом…

Так уж устроен человек — он неотделим от земли, и стоит земному миру улыбнуться ему солнечным счастьем, ощущает счастье вместе с Землей. Не зная, что это чувство роднит его с тысячью пращуров, не отделявших себя от Великой Матери, праздновавших свой прилив счастья — самый-самый первый языческий Новый год — в первые дни весны, когда земля воскресает после зимней смерти и все начинается вновь.

И Саня тоже об этом не знал. Просто, идя к Изиде, он то и дело ускорял шаг, спешил и даже пару раз подпрыгнул и хлопнул в ладоши — его несбыточная мечта вот-вот должна была сбыться, и никогда еще в жизни не было ничего огромнее этой радости, необъятной, как небо, обещанное ему солнечным днем и летчицей-поэтессой в обмен на адрес филера.

Пуще всего Саня боялся, что примеченный им господин больше не объявится. Но, измучив Саню бесплодным ожиданьем, тот появился. Как водится, покрутился вокруг 13-го дома, потоптался и пошел себе прочь.

Оказалось, что обитает он неподалеку — на Рейторской, напротив больницы. Чем занимается — не поймешь. Но, следуя от Малоподвальной, на порядочном расстоянии от выслеживающего — не подозревавшего, что он и сам стал объектом слежки, Саня вновь представлял себя Пинкертоном и, полностью войдя в образ, задумался, а верно ли окрестил филера — филером? Ведь царя больше нет, нет и царской охранки. Кто же тогда поручил господину следить за загадочным домом? Снова загадка.

И мужчина, ее воплощавший, Сане определенно не нравился. Был он собой ни красив, ни дурен. Волосы русые, глаза светлые, настороженные, с нехорошей безуминкой — как у породистых нервных и злых лошадей. Взгляд незнакомца непрестанно рыскал, ощупывал прохожих, автомобили, дома, так, словно проверял мир на прочность — не шатается ли.

Чего проверять — и так ясно, шатается мир. Солдаты, следуя новому закону № 1, больше не отдавали честь офицерам, а порой и провожали их недобрым словцом. Новое — Временное — правительство амнистировало всех заключенных, тюрьмы опустели, а Город наполнили самые разнообразные неблагообразные личности, немедленно прозванные в народе «птенцами Керенского». В Петрограде прошла демонстрация женщин. В петроградских газетах требовали немедленного суда над низложенным царем… И Киев тоже подбрасывало, как пароход на волнах, — то в четыре, а то в шесть-семь баллов от грандиозных демонстраций, митингов, политических лозунгов:

«Долой правительство капиталистов!»

«Требуем мира!»

«Требуем права голоса!»

«Мы требуем самостийной України!»

«Да здравствует республика!»

Проводив подозрительно господина до Рейторской, Саня занял пост у больницы. Следовало убедиться, что он проживает здесь, а не так, в гости зашел. «Нату Пинкертону» повезло — ждать пришлось недолго. Спустя полчаса господин убедил Саню в том, что проживает по данному адресу, — он появился на улице уже в новом костюме. Тут Сане повезло второй раз — господин пошел прогулочным шагом через обширную Софиевскую площадь, и гимназисту не было нужды выбирать между двумя опасениями — попасться ему на глаза или потерять из виду, видно преследуемого было издалека.

В устье ТрехСвятительской улицы Саня сократил расстояние и, следуя за мужчиной, попал на Владимирскую горку. Тут малоопытному сыщику повезло в третий раз. Пустая и безлюдная на протяжении зимы, Горка несомненно сделала бы Санину фигуру заметной, как бельмо на глазу, и вынудила бы его прервать слежку. Но нынче первое, долгожданное весеннее солнце заманило сюда десятки горожан. И Саня без труда затерялся в числе гуляющих и митингующих.

— …да здравствует война до победного конца! — как раз кричал кто-то с возвышавшейся над горкой беседки с ажурной крышей, ставшей всеобщей трибуной. Но на кричавшего зло зашикали, зарычали:

— Ага… иди сам воюй…

— Долой войну…

Видевший это филер состряпал злую гримасу, но тут же ускорил шаг, и приблизившись к нему, Саня понял, кто заставил его торопиться — рядом с металлической беседкой стояла барышня в синем пальто и маленькой шапочке. Господин подошел к ней. Девушка, обиженная его опозданием, решительно развернулась и пошла к ограждению, отделявшему верхнюю террасу Горки от крутого обрыва.

Не долго думая, Саня последовал ее примеру — встал у перил, метрах в двух от парочки, сделал вид, что смотрит на Днепр. По реке плыли льдины, начался ледоход, и десятки людей точно так же, как Саня, стояли и смотрели вниз, завороженные пробуждением нового мира.

— Новый мир — будет миром свободы, всеобщего счастья, процветания, любви и добра… — кричал очередной митингующий.

— Я попросила вас о встрече, чтобы сказать вам, что со мной сделала ваша доброта, — услышал гимназист голос девушки. Ее слова уносил ветер.

Рядом с Саней пристроился какой-то мужчина — мастеровой, рабочий, вчерашний вор, по нынешним дням и не поймешь. Одежда вроде самая простая, а на руке крупный серебряный перстень с прозрачным голубым камнем. И, словно бы желая отодвинуться от него, Нат Пинкертон сделал еще один шаг к интересующей его паре.