Дурные дети Перестройки - Кир Шаманов

– Красный уголок – это честь и слава нашего завода, – мямлил экскурсовод, восторженно перебирая расшитые славицами советскому труду вымпелы…

– Это переходное знамя выиграл наш цех в прошлом году, и каждый из работников получил премию 15 рублей к 13-й зарплате…

После идеологической обработки во славу Труда на благо Коммунистической партии и всего советского народа, призыва к осознанию своей значимой роли в строительстве светлого коммунистического будущего мы – третьеклашки! Те, ради кого умирали ещё отцы и деды на войне и производстве! – в непосильных муках перехватывая переходящее знамя почёта из цеха в цех, выяснили: наша, подшефных школьников, работа заключалась в том, что надо было наматывать бумажки-инструкции на точила для крестьянских кос и вставлять их в специальные дерматиновые чехлы.

За каждую проведённую операцию «упаковщику» начислялась четверть копейки от стоимости. «Точило для кос абразивное. Цена 23 копейки» – так было написано на каждой бумажке, которую мы вкладывали в чехол. Даже с моей стабильной единицей по математике я понял, что цены смехотворные настолько, что даже у одноклассников отбирать эти ящики не захотелось.

Мы сидели в задроченном пыльном помещении без окон и вентиляции, вместе с какими-то тётками и инвалидами, которые насаживали точила для кос на деревянные ручки и складывали в ящики, передавая нам. Играло радио «Маяк» с новостями про пуды и центнеры с гектаров, рекордные надои и увеличение поголовий рогатого и нерогатого скота.

Тоска была жуткая, и я, довольно быстро ухватив суть занятия по «комплектации точил», понял, что делать там нечего, и главное, что никто не проверяет посещаемость. В результате я с Матвеем, или чаще всего один, слонялся неподалёку от этого завода, изучая побережье Чёрной речки или расположенные рядом промзоны, таксо- и автопарки. Ходил в зоомагазин, где разглядывал рыбок в аквариумах, ящериц и змей в террариумах, канареек и попугайчиков – в клетках, а через 4–5 часов, довольный, приходил домой.

Учитывая, что УПК было по четыре часа один раз в неделю, то за полгода «покладистые ребята», которые к моему удивлению обнаружились в классе, зарабатывали что-то около пяти рублей, плюс-минус два рубля.

Я за полгода трудов получил меньше рубля. Вот тут-то и выяснилось, что я, во-первых, прогуливал, а во-вторых – очень плохо работал. При выдаче денег на лицах одноклассников-стахановцев я видел что-то наподобие счастья. Мне было интересно, сколько заработает этот или та, учитывая что он, болван, сидел, скрючившись над этими говёнными точилами, в совокупности несколько суток за полгода? И как, на что потратят это?

Деньги небольшие, но психические показатели у ребят зашкаливали. Некоторые классные ботаники и лошки исподлобья метали взгляды, наполненные триумфом и насмешкой над моими кровными девяноста копейками. Они знали, что я им этого не прощу, но сдержаться не могли. Деньги эти отбирать у них я почему-то побрезговал, типа они вроде как из говна, с муками их заработали, и их грабили старшеклассники прямо на выходе из школы. Смекнув это заранее, за некоторыми пришли родители. Некоторые, поумнее, предлагали взятки списыванием или мороженым, чтобы я их провёл через старшеклассников, некоторые выходили с учителями, некоторые вылезали в окно и ломились через чёрный ход, но там их тоже ждали…

Тут же начались всевозможные предложения от учительниц, и самое громкое – «А давайте все скинемся и пойдём на экскурсию в Исаакиевский собор?!» И, конечно же, все дружно поддержали эту «классную» во всех смыслах идею и скинулись, изъяв у меня то немногое, что было.

* * *

Экскурсия удалась и запомнилась. Исаакиевский собор произвёл впечатление установленным там огромным маятником, который отсчитывал градусы поворота Земли относительно бездонной космической субстанции. Маятник, представлявший собой шар около полуметра в диаметре с указателем, подвешенный стальным тросом к центральному куполу, долетал прямо до меня, замирал на секунду-две и уносился метров на тридцать, приближался снова и, едва не доставая моего носа, замирал и снова уносился вдаль, к носу Матвея напротив, круто было типа отталкивать этот маятник носом друг дружке…

Группа где-то бродила, а мы с ним вылезли за ограду и попытались изменить траекторию маятника, одновременно прячась за ним от скучной экскурсии. Маятник дал «восьмёрку» и мы под испуганный блеск из-под ресничек одноклассниц, которые обильно накрасились по поводу экскурсии, быстро оказались в автобусе. Так окончился мой первый трудовой опыт.

Когда я уже стал постарше, на занятиях академической греблей серьёзно накачался и раздался в плечах, мой класс поехал в колхоз. Я тоже туда очень хотел, ибо был влюблён пубертатной любовью сразу в трёх одноклассниц, и две из них ехали в колхоз. Я даже сам собрал сумку, купил три пачки сигарет «Интер» и вовремя пришёл к автобусу, но неожиданно выяснилось, что меня не берут из-за плохого, ужасающего поведения в школе и страха нахождения со мной под одной крышей. Наша классная руководительница Ирина Геннадьевна Тарасова тогда подавала заявление в Коммунистическую партию, и ей не нужны были «проблемы в колхозе». Сейчас её муж – шишка в нефтегазовой корпорации, а тогда, на уроках, она взахлёб рассказывала: о студенческой юности комсомолки-биологички; о том, как она лазала в пещеры со сталактитами и спелеологами; как однажды даже попробовала лягушку, сваренную на костре шутниками из её группы… Казалось, что в колхозе будет как минимум интересно, но меня не взяли. Автобус уехал, и пошёл дождь, я, мокрый и расстроенный, пришёл домой.

К выходным распогодилось, и я, как парень самостоятельный и движимый кипящими, подростковыми гормонами, таки сам приехал в совхоз посёлка Бугры Ленинградской области – повидаться с одноклассниками. Просидев час в загородном автобусе, я попал в царство грязи и навоза.

Пока курили с пацанами за туалетом, смотрю, ребята чего-то не очень бодрые, даже как-то наоборот, разговоры о грядках и о том, что нету курева и погода говно – первый день как вылезло солнце. Работали на грядках 4 часа, пропалывали свёклу и «кормовой» турнепс, потом приветствуется чтение – есть библиотека.

Вместо душа в колхозе был шланг с холодной водой на улице, холодно под ним мыться в промозглую погоду, многие и не мылись, девочки смотрели затравленными глазами, полными брезгливости и отчаяния, через неделю обещали сводить в баню.

* * *

С обеда принесли котлет и чаю, пока я ел, нас выпалил физрук, пытался отнять сигареты и притащил Геннадьевну. Делать нечего, автобуса нет и выходные, оставили переночевать, вечером планировалась дискотека, на которую меня заранее не пустили, как и некоторых моих товарищей. Оказалось, дискотека это «поощрение» для тех, кто себя хорошо ведёт и хорошо работает на поле. На ней я мечтал станцевать белый танец с Наташей или с Викой, а, может быть, с обеими или даже два раза с кем-то из них, и, может быть, там-то и тогда-то всё бы и определилось?! Но нет, сказала классная руководительница:

– Кто не работает, тот не танцует на дискотеке!