Любовь к таинственности, или Плохая память - Лариса Соболева

Дом стоял среди смешанного леса, и, чтобы добраться до пустынного берега моря, надо было перейти гору – не тащиться же в обход. Но и через гору было два пути: один – трудный и короткий, для тех, кто любит препятствия, другой – более легкий, по узкой протоптанной тропинке, но длиннее. Однажды утром подруги вышли из усадьбы, как вдруг их догнал дядя Федор:

– Ирина, мне надо с тобой поговорить.

– Иди, я догоню, – сказала Ирина Лидочке.

Несколько раз обернувшись, Лидочка видела, что подруга и дядя Федор идут следом, разговаривают. Это надолго, решила девушка и помчалась к морю. На середине пути обнаружила, что забыла сумочку с едой. Но ведь после купания всегда есть хочется… Пришлось вернуться.

Еще издали она заметила, как горячо спорят Ирина с дядей. Никогда Лидочка их такими не видела! Русалка с аквамариновыми глазами, нежная, как первый снег, ласковая, как кошечка, что-то гневно доказывала дяде. На ее длинной шейке вздулись жилы, и сейчас она походила на злую зверушку. Дядя Федор, сунув в карманы брюк руки, раскачивался вперед-назад, упрямо наклонив голову и глядя на нее исподлобья. Изредка он бросал короткие фразы, на которые Ирина реагировала новой вспышкой гнева. «Какая жалость, – подумала Лидочка, – ничегошеньки не слышно – мешает ручей, бурливший после двухдневных дождей». Он же заглушил треск веток под ногами самой Лидочки, когда она перебегала от дерева к дереву, подбираясь к спорщикам поближе. Но ей не удалось подслушать, о чем шел спор, потому что дядя вдруг выкрикнул:

– Дрянь!

Лидочка просто упала за ближайший куст от звука пощечины. Дядя Федор ударил Ирину по щеке! Ударил наотмашь, у той чуть голова не отвалилась. Ударил и зашагал к дому. Ирина прислонилась спиной к стволу дерева, долго растирала щеку, потом откинула волосы со лба и прошла мимо подружки, лежавшей под кустом. Она шла к морю.

Лидочка проследила за ней, а после рванула в том же направлении, к морю, короткой дорогой, но более трудной. Она несколько раз упала, однако добралась до берега раньше подруги, скинула одежду и погрузилась в спокойную синеву.

Вскоре с горы сбежала Ирина со все еще горевшей щекой. Разделась, нырнула. Лидочка ждала, что она расскажет, почему дядя ударил ее, но ждала напрасно. Значит, у нее есть тайны, которые она не хочет выдавать подруге. А раз так, то какая же она подруга? И дядя Федор… Как он мог ударить женщину?

Уже вечером за ужином Лидочка подметила натянутость между отцом, Ириной и дядей Федором. Они общались, но сухо. Особенно Лидочку поразило, что Ирина и дядя вели себя так, будто утром и не было никакой пощечины. Да она бы на месте подруги рядом с ним не села! А Ирина передавала ему салат, когда он просил, Федор подливал ей вина… Как это называется? Ложью. Они лгут. Все.

И тогда Лидочка надумала сама узнать, что скрывается за пощечиной. Но как? Очень просто: подслушивать, подглядывать, наблюдать. Нехорошо? Да. А разве хорошо то, что они делают? После ужина она проскользнула в комнату брата и потребовала:

– Дай бинокль.

– Зачем тебе?

– На звезды хочу посмотреть, на луну.

– На звезды смотрят в телескоп.

– Ты что, жадина? – презрительно фыркнула она. – Вот не знала.

– Да бери, он в столе лежит.

Лидочка взяла бинокль, но не уходила, присела на край кровати:

– Слушай, Вань, ты не заметил, у дяди Федора с Ирочкой роман, да?

– С чего ты взяла? И какое тебе дело?

– Интересно.

– Рано тебе интересоваться. Иди, не мешай.

Иван уткнулся в книгу. Впрочем, братец дальше своего носа ничего и не видел. Лидочка поспешила во двор, залезла на дерево. Отец и дядя находились в своем рабочем кабинете, окно было закрыто, ничего не удалось услышать. Любопытная наблюдательница лишь видела, что оба в неистовстве спорят, размахивают руками, чуть не лупят друг друга. А ведь спор явно не о работе – сделала вывод Лидочка и бросилась в дом. Подкралась к кабинету и приложила ухо к двери. Все равно не слышно – одно шипение. Она назад – на дерево. Спорят! Все ясно: ругаются так, чтобы никто не услышал, о чем идет речь. Шепотом ругаются! Да, да, отец и дядя ругаются, а не спорят.

Утром – все как прежде. Впрочем, не совсем так. Все делали вид, будто им хорошо. Для кого они так старались? Для Лидочки, Ваньки и прислуги? Однако Лидочка заметила (теперь она все подмечала), что нянька, простая пожилая женщина, дальняя родственница, недолюбливает Ирочку. Это определялось по тем взглядам, которые нянька бросала на нее, – явно недружелюбным. Часто она будто не слышала, о чем просит ее Ирина, а если выполняла просьбу, то нехотя, как бы снисходя до одолжения. Лидочка подкатила к няньке:

– Почему ты не любишь Ирочку?

– А чего ради любить-то? – нахмурилась та. – Я, чай, не кавалер ее.

– Она хорошая, красивая, – провоцировала Лидочка.

– Ну да, хорошая, – произнесла нянька таким тоном, словно речь шла о змее. – Иди-ка, поплавай.

Вывод Лидочка сделала незамедлительно: у няньки есть причина не любить Ирочку. Какая именно? Напрямую спрашивать у подруги не решилась, все равно солжет, это она понимала уже отчетливо. И, научившись у взрослых, Лидочка старательно изображала дуреху, тщательно скрывая свое любопытство.

Внезапно, без предупреждения, приехала мама, какая-то вздернутая и… жалкая. С детьми дежурно обнялась, дежурно расцеловала их. Мама была пышной женщиной, а приехала заметно похудевшей и подурневшей, с затравленными глазами. Вопреки ожиданиям, отец не обрадовался приезду жены, как бывало раньше, и Лидочка догадалась, что между родителями образовалась трещина. Но от них, детей, всячески эту трещину маскировали.

Застолье прошло натянуто. Кухарка наготовила много блюд и с особой заботой подкладывала лучшие кусочки хозяйке, поглядывая на нее с жалостью. Значит, она тоже знает то, чего не знает Лидочка. Отец первым встал из-за стола, а минуту спустя, извинившись, и мама ушла за ним. Лидочка помчалась вон из дома, пригнулась к земле и подобралась к окну комнаты родителей.

– Да, Аня, да, – говорил отец тоном шкодника. – Я влюблен и ничего не могу с собой поделать. Прости. Я хотел переждать время, надеялся, мое увлечение пройдет, но негодяй случай не дал мне этой возможности.

– Негодяй ты, Боря, – тихо сказала мама.

– Знаю. Думаешь, мне не стыдно? Меня не мучит вина перед тобой и детьми? Ошибаешься. Но она так прекрасна, так свежа… как глоток горного воздуха, дающего силы и укрепляющего дух.

– Боря, как ты можешь так говорить? – дрогнул голос мамы. – Я жена твоя…

– Знаю, знаю… И ты простишь меня, Аня. Поймешь. Ты великодушна, у тебя доброе сердце…

– Не настолько доброе, чтобы слушать тебя.

– Я виноват. Я казнюсь, но… это сильнее меня. Подожди, еще немного подожди, я постараюсь справиться с собой. А пока не могу. Прости.