Беркутчи и украденные тени - Яна Батчаева

изворотливый хвост ловко выскользнул сквозь человеческие пальцы и вместе с хозяином скрылся в темном углу. Упустив зверька, мальчик поднялся и задумчиво потер переносицу: да, это действительно была большая толстая крыса. Или все же нет? Громов энергично помахал головой, будто пытаясь вытряхнуть из нее нежелательные мысли. Крыса. Точно.

Первое, что подросток сделал утром, едва открыв глаза, – подошел к декорационным цветам. Небольшой горсткой возле них лежали остатки сахара, а чуть дальше несколько коротких рыжих волосков, которые скорее всего выпали, когда зверек убегал. Не приснилось. Надо же. Вот только, что это за существо оставалось лишь гадать, ведь пойди найди рыжую крысу таких размеров – вряд ли удастся.

К счастью, следующие две ночи, сон Ратмира больше никто не беспокоил. Мальчик снова вернулся в общую спальню и заметил, что Денис стал по-особенному зажатым, мрачным и часто озирался по сторонам. Он почти не разговаривал, а стоило Громову самому завести о чем-нибудь разговор, как он отводил глаза в сторону и бормотал что-то не вполне внятное. Рат решил, что возможно Дюжин запугал его, но Денис, так и не признался в этом, продолжая сторонится всех и особенно своего соседа по койке.

Неделя дежурств тоже подходила к концу: сегодня провинившийся воспитанник работал на кухне последний день. Он помогал Верочке чистить овощи, пока две другие работницы столовой пили чай. В их подсобке стоял древний телевизор, чуть больше коробки из-под обуви и показывал один единственный канал, тот по которому сейчас транслировали краевые новости.

– Ты гля, Маш, чо творится-то! Вирус поди новый ходит! Правда пока одни дети его цепляют и впадают в спячку, знаешь, как лягушки.

– Почему как лягушки-то?

– А я с детства еще помню, что если лягушка в спячке, то в жизнь ее не добудишься, как мертвая она, вот.

Рат прислушался к их разговору и слегка наклонился назад, чтобы увидеть экран телевизора. Там показывали одну из больниц – кажется, город назывался Грувском – и говорили о том, что неведомая болезнь постигла пятерых детей от десяти до пятнадцати лет. Новости о заболевших сменились другими новостями. Как ни странно, из местного музея. Громов навострил уши. Брали интервью у таинственного Константина Романовича, в котором он признался, что на днях был похищен двойной наконечник из серебра, относящийся аж к тринадцатому веку. Воры не впечатлили аккуратностью, вдребезги разгромив витрину и оставив грязевые следы на бордовом полу музея, и все же несмотря на это, обнаружить злоумышленников не удалось.

Новость о краже наконечника, вновь всколыхнула воспоминания. К этому времени образ монстра из городского музея уже стал было меркнуть, и вот опять он возник перед ним, как в тот день. Неприятный холодок пробежал по спине мальчика. Рат до сих пор не знал, было ли существо реальным или лишь плодом его воображения. Наверняка, головная боль здесь тоже сыграла не последнюю роль. Если подумать, то чудовище, восставшее из грязи, было настолько ужасным, что допустить его существование было просто нельзя, но и решить, что оно лишь галлюцинация тоже невозможно. Не хватало только того, чтобы сойти с ума и переселиться из приюта прямиком в дом для умалишённых. О таком и думать было страшно. Потому-то Рат и старался всячески отвлечься и стереть из памяти то происшествие. Днем ему это вполне успешно удавалось, но вот по ночам он еще долго просыпался в холодном поту от кошмаров, в которых чудовище своим воплем парализует его, а затем уничтожает весь мир вокруг.

Толстый слой снега застелил Лирм. Бледно-желтое солнце светило мало и совсем не грело, но, когда оно поднималось высоко в небо, на заснеженную Березовую улицу попадали его прямые лучи и она сразу же преображалась: обычно хмурый грязный город начинал искриться серебром. Дни стали совсем короткими и оттого казалось, что время бежит быстрее. Мальчик и глазом не успел моргнуть, как в детском доме номер двадцать четыре скромно отметил свой приход Новый год, притянувший следом за собой суровый январь.

Ворон больше так и не появлялся. Впервые за несколько месяцев он ни разу не дал о себе знать. Однажды Громов слышал где-то неподалеку карканье, но это вовсе не говорило о том, что его издавала та самая птица. Мало ли воронов в Лирме?

К этому времени Ратмир окончательно уверовал в то, что происшествие в музее не более, чем его фантазия, подкрепленная головной болью, с которой он проснулся в то утро. Но тут кое-что снова посеяло сомнения в голове мальчика. Дело в том, что в приюте стали расползаться слухи, что Борис Ефимович, работник музея уже больше тридцати лет, так и не вернулся на свой пост после длительного нахождения в больнице. Он угодил в нее с сердечным приступом, но говорили, что на самом деле мужчина спятил. Он неустанно твердил об уродливом существе, выросшем из земли, которое криком погрузило его в оцепенение и довело до бессознательного состояния.

Рат не знал, что и думать. Теперь уже ни днем, ни ночью подросток не мог выкинуть из головы мысли о том, что случилось с Борисом Ефимовичем и особенно о том, что он видел собственными глазами во время экскурсии. Но произошедшее событие в День его рождения заставило забыть даже о таких невероятных видениях.

Утро девятнадцатого января началось совершенно обычно, как в общем и в любой другой ничем не примечательный вторник. Воспитанники проснулись по расписанию, умылись, оделись и стали спускаться в столовую на завтрак. Рат не спешил. Он задержался в общей спальне и порывшись в шкафчике, достал последнее фото, сделанное перед злосчастным пожаром. Вот он сам – семилетка с ссадиной на носу (он не мог вспомнить, как ее получил), в джинсах и синем свитере, который так любил, глаза светятся и улыбка до ушей; а рядом родители – живые, молодые, любящие.

Мальчик сжал фотографию и улыбнулся запечатленному образу своей семьи, но взгляд остался грустным. Как же ему их не хватало…

В комнату заглянула Майя Александровна. В общей спальне тут же разнесся запах сладкой фиалки и мяты, который всюду сопровождал молодую воспитательницу. Она выглядела совсем юной за счет круглого детского лица с румянцем и больших глаз василькового цвета. Каштановые волосы-пружинки, как всегда, выпадали из пучка. Майя была любимой воспитательницей Ратмира. Впрочем, она располагала к себе всех детей, да и взрослых тоже. В ней будто бы всегда сиял незримый свет.

Девушка присела рядом. Она с любопытством взглянула на фото и по-доброму улыбнулась.

– Ты здесь такой счастливый, – ласково сказала она.

Рат кивнул. Он действительно не