Конверт из Шанхая - Владимир Кузьмин

Маша едва не подпрыгнула, получив это разрешение.

– Пойдемте, господа! – сказала она тоном хозяйки, и мы последовали за ней.

– Маша, а с чего кореец вдруг мистером себя величает? – спросила новую знакомую Даша Штольц.

– Его нам англичанин представлял, вот и назвал не господином, а мистером. Так ему это очень понравилось, и он сам теперь так представляется.

Следующий вагон был точной копией того, в котором ехали мы.

– Здесь у нас второй класс, – пояснила Маша. – А следом будет ресторан.

В коридоре второго класса стояли два офицера, курили у открытого окна. Оба были молоды, оба в звании поручика, на этом сходство заканчивалось и начинались отличия. Один был чуть выше и плотнее, волосы русые, приятное лицо немного портила тяжелая челюсть. Другой не выглядел тщедушным, хотя и уступал первому в комплекции, был круглолиц, темноволос и носил тоненькие усики. Он-то и углядел нас первым.

– Господа офицеры! Равнение на дам! – скомандовал он, впрочем, не слишком громко, так, чтобы нам было слышно, но других пассажиров, сидящих по своим купе, не напугало. – Поручик, ешьте начальство глазами.

– Я и так стараюсь, господин поручик! – отвечал высокий, старательно выпячивая глаза и делая грудь колесом.

– Вольно, господа офицеры! – небрежно отдала команду актриса Никольская и одарила обоих таким высокомерным взглядом, что на их лицах мигом нарисовалось разочарование. Зато Маша посмотрела на нее с восхищением.

Мы стали проходить мимо двух поручиков.

– Здравствуйте, Мария Петровна! – вполголоса и несколько более томно, чем стоило, поздоровался тот, у которого были усики.

– Доброе утро, – рассеянно произнесла в ответ Маша.

Как-то так вышло, что мы с ней оказались замыкающими, и наша новая знакомая, едва мы отошли от офицеров на пару-тройку шагов, шепнула мне:

– Ну и кто из них вам больше не понравился?

– Оба! – честно ответила я.

– Ой! А почему?

– Полагаю, что каждый имел возможность получить назначение на службу не в Сибирь, а в куда более интересное место. Но они отказались и теперь страшно гордятся тем, что благополучно перенесли все тяготы первого года службы и суровую сибирскую зиму. Мало того что тут и гордиться особо нечем, так они еще стали полагать, будто все девушки при одном их виде станут падать в обморок!

– Ой! Откуда вы все это знаете? Я вот только к концу второго дня пути обо всем этом узнала, хотя не понравились они мне с первого взгляда. Приставучие, сил нет!

– Это, Маша, все просто. Но я вам чуть позже расскажу.

Мы добрались до ресторана, там тоже было на что посмотреть. И на ковры, и на панели красного дерева, и на застеленные льняными скатертями столы, и на шелковые занавески с двуглавыми орлами, вытканными на них. Из дальнего конца к тому же доносились звуки фортепиано. Там стояло пианино, сверкающее черными лакированными боками. За ним сидела весьма и весьма любопытная особа, дородная, пышнотелая, с колечками и локонами волос, уложенными в сложную прическу, в платье из шелка. Серьги в ушах и перстни, обильно нанизанные на пальцы обеих рук, сверкали крупными камнями. Я, еще не видя лица, была уже уверена, что и спереди драгоценностей у нее предостаточно. Это надо же нацепить на себя такую мешанину: бриллианты в ушах, изумруды, рубины и сапфиры на пальцах! Сияет так, что и ослепнуть не удивительно будет.

Особа пыталась одним пальцем сыграть собачий вальс.

– Софья Яковлевна, здесь же нужно играть до-диез, – подсказал пианистке стоящий рядом с ней длинноногий светлобородый капитан-лейтенант.

– Алексей, вы мне клавишу покажите, а не морочьте голову с вашими до и после диезами, – закокетничала дама.

– Вот сюда! – указал нужную черную клавишу офицер.

Дама попыталась сыграть сначала, но вновь сбилась.

– Я уж лучше прежнюю музыку сыграю! – обиженно заявила она и заиграла опять-таки одним пальцем похоронный марш Шопена. Марш у нее вышел лучше вальса, почти бойко. Офицер захлопал в ладоши. Мы присоединились к аплодисментам.

Дама обернулась к нам. Под высоким, под подбородок, воротником ее платья сверкнуло изумрудами колье, а чуть ниже брызнула целыми снопами света брошь в виде розы, усыпанная доброй сотней некрупных бриллиантов. Похоже, что-то в нас показалось ей не совсем правильным, и она решила проверить свои впечатления при помощи лорнета. Не слишком ей нужного, стекла в нем увеличивали совсем немного.

– Вообще-то я не рассчитывала делать свое выступление публичным, – проговорила дама таким тоном, что осталось непонятным, приятно ей от наших аплодисментов, или она, напротив, считает, что ей помешали.

– Здравствуйте, мадам. Здравствуйте, господин капитан-лейтенант, – вежливо поздоровался Сережа, а мы усердно закивали. – Простите, если наше появление стало для вас неприятной неожиданностью.

– Что вы! – отозвался капитан-лейтенант. – Здесь общее место, где каждый вправе появиться, да и мы рады вам.

На его щеках, между бородкой и глазами видны были следы недавних ожогов, выделяющиеся нежно-розовой кожей на фоне загорелой и обветренной остальной части лица. Странные ожоги, подумала я, кожа обгорела, а борода и брови остались нетронуты. И тут же сообразила, что эти ожоги не от огня, а от мороза. Та же Лена Никольская после разгара особо лютых морозов, разразившихся на Крещение, ходила с крохотным пятнышком розовой кожи на кончике носа.

Флотский офицер, высказав свое мнение, умолк. Спутница его не поддержала, но и не одернула. Повисла неловкая пауза. Маша отчего-то сильно раскраснелась, Сережа Штольц переминался с ноги на ногу, обе актрисы вдруг стали похожи на послушниц из монастыря. Я посмотрела на дедушку, который, как и я, еле сдерживал смех. Он закатил глаза к потолку, а после кивнул в сторону книжного шкафа. Мы потихоньку отошли, предоставив нашим компаньонам самостоятельно выпутываться из неловкости.

– Ты только посмотри, какое гипнотическое воздействие у этой дамы с каменьями![16]– сказал дедушка, сделав вид, что рассматривает корешки книг. – Но нас-то на это не возьмешь!

– Нас не возьмешь, – согласилась я.

В этот миг в вагоне-ресторане объявилась еще одна женщина, очень похожая на даму за пианино, но несколько моложе и стройнее.

– Софа Яковлевна, – сказала женщина, – Мими по вам заскучал, скулит и вас зовет.

– Да отчего ты взяла, что он меня зовет, а не кушать просит? – Дама поднялась и пошла навстречу новому действующему лицу с распростертыми объятиями. – У ты, мой масенький, у ты, мой сладенький!

Из свертка в руках женщины высунулась противная мордочка крохотной собачонки. Мордочка сверкнула глазками по сторонам, а потом и впрямь заскулила, жалобно и противно. И продолжала скулить, перебравшись на руки хозяйки.