Аарон - Вероника Мелан

– Зачем тебе доктор, если твое тело не вылечить?

Тишина.

– Марго?

Взгляд в сторону. В глазах ни слезинки, душа прикрыта зеркалом.

– Марго?

– Я не буду пытаться лечить тело.

– А что тогда?

– Душу.

– Что – «душу»?

– Я вылечу душу.

Впервые за все время во взгляде эксцентричной и вечно храброй Доры мелькнул испуг.

– Не вздумай, – прошептала та тихо, – не вздумай, слышишь? Выход найдется. Найдется – верь.

Райна не верила. И потому молчала.

* * *

Сонэкс – инъекция-убийца. Высокотехнологичный кристально-чистый и баснословно дорогой наркотик, доступный лишь избранным.

От «избранных» – от все тех же сливок общества – она о нем и узнала.

«Введешь всего полмиллилитра и окажешься в мечте – никогда в кошмаре. Сонэкс погрузит тебя в самую настоящую живую реальность – реальность твоей сказки. Но если захочешь находиться в ней дольше и введешь чуть больше полкубика, заснешь. Заснешь навсегда…»

Об этом говорили шепотом. Многие об опасной забаве знали, но немногие ее из-за страшного побочного эффекта пробовали – засыпать вечным сном желающих не находилось.

Кроме нее – Райны.

И потому уже составлен был договор с безымянным доктором, а кубик Сонэкса оплачен. Он – наркотик – обошелся ей в четыреста пятьдесят тысяч долларов. Согласный преступить закон доктор – еще в полмиллиона.

И пусть.

Когда Райна устанет – устанет совсем (а думала она об этом безо всяких эмоций), – то просто наберет нужный номер и попросит «погрузить ее в мечту».

В ту, в которой Аарон – на этот раз настоящий, живой и теплый, – будет до самого конца держать ее на руках. Где он в последний раз прошепчет ей свое нежное «люблю».

Не самая плохая смерть – безболезненная и красивая.

* * *

– У меня есть знакомый юрист, – Дора, докурив, неторопливо потягивала чай из тонкой фарфоровой чашки и по-королевски аккуратно откусывала от кремового пирожного, – хороший юрист. Пусть он еще раз взглянет на твои бумаги.

– Нечего на них смотреть, – тихо рыкнули в ответ, – приговоры Комиссии обжалованию не подлежат.

– … вдруг ты чего упустила. Принеси мне копии.

– Зачем, Дора?

– Затем! – старуха неожиданно повысила голос. – Потому что два глаза хорошо, а четыре лучше. И мозг у него незаурядный – может, и отыщет лазейку.

– Лазейку? – Райне хотелось не смеяться, но по-вороньи каркать. И заодно и выть по-волчьи. – Лазейку в документах Комиссии может отыскать только юрист из самой Комиссии – разве ты не понимаешь?

– Я много чего не понимаю в этой жизни, Марго, но знаю одно: если есть шанс, нужно его использовать.

– И тем самым дать себе дополнительную надежду?

– А чего тебе терять? Ты и так вся побитая, как псина. Подумаешь, юрист одним глазом посмотрит – не сломаешься. Съешь лучше пирожное – с утра пекли.

– Не хочу.

Райна давно потеряла вкус к еде, как и ко многому другому, но Доре перечить не решилась. И вообще, попробуй с ней – высокомерной Марго Полански – заговорить в подобном тоне кто-то другой, давно превратился бы от одного только ледяного взгляда в соляной столп. Но старухе дозволялось и не такое.

– Съешь, съешь… совсем уже тощая, как палка.

Как Рейка.

Да, она помнила.

Пирожное действительно оказалось вкусным.

– Что собираешься сегодня делать?

– Поеду на море.

– Значит, как обычно.

На морской берег Райна ездила часто. Она и город этот на Четырнадцатом выбрала только из-за близости воды и соленого воздуха – он, как мог, лечил ее душу. Или то, что от нее осталось.

– Оденься потеплее, сегодня прохладно.

И чего они все к ней привязались? Кого – прости, Создатель, – заботят простуды?

– И не забудь принести мне бумаги, слышишь? – донеслось в спину, когда Райна собралась уходить.

– Не забуду.

– А-а-а?

Иногда Дора не прикидывалась бабкой, а ей и была.

– НЕ ЗАБУДУ!

– Вот и молодец.

И позади провернулось колесико дорогой зажигалки – высеклась искра; в коридор потянулся дым ментоловых сигарет.

* * *

Мужик оказался странным. Но он и должен был быть странным – Осведомитель. Про него поговаривали – «найдет даже тех, кого не выдадут информаторы. Только возьмет столько, что без рубахи и трусов останешься».

Райна была готова заплатить. Поэтому вместо моря поехала по адресу, который ручкой криво нацарапала на правой руке у основания большого пальца. И теперь сидела в похожей на пустую фотолабораторию комнате с забитыми плотной тканью окнами.

Четыре стены, кресло, в нем человек – верхняя часть лица утопает во тьме, нижняя освещена тонким лучом направленного света. Для чего – чтобы виднелся рот? Чтобы хорошо читались произносимые тонкими губами слова?

К чему такая скрытность?

Сама она, чувствуя себя пятым пассажиром в четырехместном купе, сидела на шатком табурете.

– Кого ищем?

– Мужчину. Информаторы про него молчат. Вы сможете узнать больше?

– Посмотрим.

Он не представился, а она не спрашивала. Видела лишь лацкан надетого поверх черной рубашки пиджака – нижняя часть тела Осведомителя, как и все остальное, кроме рта, терялось во мраке помещения.

Дурацкий антураж. Для лохов.

Подбородок мужчины, тем не менее, выглядел внушительным – массивным, квадратным, гладко выбритым и оттого синеватым.

– Имя?

– Канн. Аарон Канн.

– Где виделись в последний раз?

– Девенпорт, на Восьмом.

– После нет?

– После нет.

– Причины для поиска?

– Не ваше дело, – грубить было рискованно, но Райна не желала выдавать лишнего. И следующую фразу добавила лишь для того, чтобы усыпить ненужные подозрения, если те возникли. – Не киллера для него нанимать собираюсь. Личные причины.

– Ясно.

В «фотолаборатории» на неопределенный срок повисла тишина; посетительнице вдруг подумалось, что сюда бы отлично вписались бачки с проявителем и лампа для негативов. А так же ниточки-лески, на которых после можно развесить мокрые снимки.

Или рояль. В эту дурацкую комнату к этому странному типу отлично подошел бы рояль – черный, гладкий, с приглушенным, но чистым звуком.