Утраченное кафе «У Шиндлеров». История Холокоста и судьба одной австро-венгерской семьи - Мериел Шиндлер

В 1887 году семейство Шиндлер переселилось в солидный дом, недавно построенный на Андреас-Гофер-штрассе, совсем рядом с Западным вокзалом, который продолжал играть существенную роль для дела Самуила. Наверняка и София, и Самуил были рады более просторному жилью. Детей в семье было уже трое, а 30 января 1888 года София родила четвертого ребенка, мальчика, которого назвали Гуго. Моего деда.

2 мая 1888 года Самуил гордо сообщил в местной газете «своим товарищам по ведению дел», что перенес свой бизнес в «собственный дом, расположенный по адресу Андреас-Гоферштрассе, 1» (позднее перенумерованный в 13). Нико Хофингер снабдил меня чудесной фотографией улицы, сделанной в 1905 году, на которой видно обустройство проезжей части, а рабочие, в белых рубашках и жилетках, приостанавливаются, позируя на камеру. Винокуренное производство С. Шиндлера уже стало приметой улицы.

Вестминстерская синагога, Лондон, 2019 год

Я начинаю раздумывать над планом поездки в Чешскую Республику, чтобы как следует разузнать о богемских корнях Софии. Перед этим я обнаруживаю небольшой музей, расположенный по дороге от моего дома к Вестминстерской синагоге. Здесь я могу внимательно рассмотреть свитки Торы, созданные в Богемии (см. илл. 1 на вкладке).

Из «свидетельства о рождении» Софии мне известно, что ее мать, Поликсена Фюрт, родилась в городе Хораздовиц (или Хораждовице в чешском написании). Я обнаружила также, что старшая сестра Софии, Берта, осталась жить в родном городе матери и вышла замуж за тамошнего винокура, Эдуарда Мюнца, который вместе с братом вел самое известное в Хораждовице дело: производство виски «Мюнцкова» (Münzkova Whisky). Берта, единственная из братьев и сестер, прожила в Богемии всю свою жизнь.

Здесь, в Лондоне, я во все глаза рассматривала свиток Торы, изготовленный в 1842 году в Хораждовице, – совсем такой же, какой, наверное, в свое время в той самой синагоге разворачивал мой прапрапрадед Вейт Фюрт. Председатель общества сохранения мемориальных свитков Джефри Оренштейн рассказывает мне, как из маленького богемского городка этот свиток попал в большое здание в районе Найтсбридж.

С сентября 1941 года (к тому времени почти вся Чехословакия уже два с половиной года находилась под немецкой оккупацией) евреям запретили отправлять религиозные службы. 24 мая 1942 года по прямому указанию нацистов доктор Августин Штейн, глава еврейской общины Праги, разослал евреям Богемии и Моравии письма с требованием передать в недавно открытый в городе Еврейский музей предметы, представляющие историческую ценность. Джефри полагает, что рейхспротектор Праги был библиофилом и увлеченно изучал учение евреев, хотя и не разделял их ценностей. Все беспрекословно повиновались.

Не совсем ясно, для чего нацисты издали этот приказ. Возможно (хотя и не точно), они собирались открыть Музей исчезнувшей расы. Это вполне вероятно, ведь нацисты питали поистине страсть к регистрации своих преступлений. Вот еврейские землячества Богемии и Моравии и разложили всю свою иудаику по ящикам, чтобы отправить в Прагу. Для многих из них Хораждовице стало перевалочным пунктом.

В Вестминстерском музее я вижу зернистый черно-белый снимок: мужчины бережно вынимают из ящиков их содержимое. На пиджаке одного из них нашита звезда Давида. В ящиках присылали свитки Торы, книги, свадебные покрывала, подсвечники – в общем, все вплоть до расчесок и ножей для обрезания. Общины не поскупились: в Прагу пришло более 200 000 артефактов, в том числе и свитков Торы. Чтобы разместить все это, понадобилось сорок складских помещений. Для составления описи привлекли специалистов-евреев. По окончании работы почти всех их отправили в лагеря смерти.

Я стою в найтсбриджском музее, перед слабо освещенной стеклянной витриной с температурным контролем, и вижу перед собой десятки свитков, разложенных на полках. Поначалу они напоминают рулоны ткани в мастерской какого-нибудь драпировщика, но я смотрю внимательно и начинаю различать структуру пергамента и понимать, как каждый свиток намотан на два деревянных валика. Каждый свиток, или Сефер-Тора, намотан на два-три таких валика, которые на иврите называются «ацей-хаим», или древо жизни; они похожи на огромные иголки и нужны для того, чтобы каждую неделю перематывать свиток, когда на службе зачитывается нужный отрывок.

Наконечники нескольких валиков украшены изящной резьбой; но в основном это просто деревянные палочки, какими пользовались в небогатых городках. С некоторых свитков свисают небольшие коричневые бирки, как с сумок и чемоданов, хранящихся в столе находок. Меня очень трогает это зрелище, и к глазам подступают слезы. Джефри не удивлен: по его словам, так на свитки реагируют все.

Мне трудно понять, почему общины так легко расставались со своим имуществом. Что, запрет на проведение религиозных служб означал, что они им перестали быть нужны? Или же они послушно выполнили указания из Праги? За несколько месяцев до этого из Богемии в Освенцим уже пошли первые поезда, и, может быть, то была последняя отчаянная попытка спасти самое дорогое – если уж не свою жизнь, то хотя бы священные реликвии.

Джефри рассказывает, что через три года после падения германского рейха Чехословакия получила правительство коммунистов и оказалась за железным занавесом. Свитки, тщательно собранные нацистами, ссыпали в пластиковые мешки и свезли в закрытую синагогу, где они шестнадцать лет пролежали в сырости. В 1963 году правительство Чехословакии, испытывая недостаток в зарубежной валюте, выставило-таки свитки на продажу. После тщательного осмотра и непростых переговоров, при посредничестве щедрого жертвователя, в следующем году 1564 свитка доставили в Вестминстерскую синагогу, и это собрание стало крупнейшим в мире.

Вестминстерская синагога наняла софер-сетама (писца), чтобы поправить те свитки, которые еще можно было спасти. Он добросовестно проработал несколько десятилетий: Джефри рассказывает мне, что переписывание и исправление свитка регулируется более чем 4000 правил. Потом синагога учредила Общество охраны свитков для сохранения, восстановления и передачи их еврейским общинам всего мира.

6. Распаковка ящиков, предназначенных для Еврейского музея в Праге, ок.1942 г.

Джефри говорит, что когда-то у них было десять кабинетов, но они отреставрировали и раздали столько свитков, что теперь достаточно одного. Я снова рассматриваю свитки на полках и замечаю, что несколько штук совсем разорваны и сильно потерты. Некоторые повреждены уже настолько, что ими просто нельзя больше пользоваться. Религиозные правила требуют «похоронить» такой свиток, но у Вестминстерской синагоги есть оборудование, которое позволяет демонстрировать эти реликвии давным-давно исчезнувших с лица земли общин.

Хораждовице, где жили мои предки, в XIX веке процветало. Филиппа Бернгард, автор книги по истории свитков, подсчитала, что в 1941 году на оккупированной немцами территории Чехословакии – в так называемом протекторате Богемии и Моравии – проживало 92 199 евреев. К 1945 году их осталось примерно 7884.