Полёт сокола. Волчонок - Анна Евгеньевна Гурова

без важной причины волох бы не пришёл.

– …Капище Велесово на святой горе – наше, а жрецы там сплошь чужины, – говорил жрец, не сводя с князя тяжёлого взгляда. – И собираются там чужины, а что творят – неведомо. Может, не Велеса[19], а Чернобога[20] славят. Или Моране[21] жертвами кланяются…

Трувору тревоги волоха не были близки. Он, князь, и сам есть жрец Перунов. А Перун[22] Молниерукий посильней иных богов. Будь иначе, тогда бы он волоху кланялся, а не волох ему. Тем не менее оплот чужих богов под боком ему тоже не нужен. Где боги – там и те, кто им кланяется. А Трувору сейчас чужаки близ Изборска были не нужны. Все чудские племена, что платят сейчас дань ему и Вардигу, спят и видят, как бы от этой дани избавиться. И удерживает их лишь одно: страх перед ними, варягами. Ну и ещё потому, что племена эти друг с другом режутся уже не один век. И не любят друг друга так, что лучше варягу подчинятся, чем соседу…

– Что предлагаешь? – перебил жреца князь. – Толком говори!

– Так я и говорю! – рявкнул волох. – Чужих выгнать, а капище нам отдать! Уж мы-то, пресветлый князь, тебе неизменно верны!

Трувор хмыкнул.

– Что ж, пойди и возьми, – махнул он рукой. – Это ваше дело, жреческое. Я вмешиваться не стану.

Теперь волоху полагалось уйти. Но он не спешил. Топтался на месте, не решаясь сказать.

– Ну, что ещё? – недовольно поинтересовался Трувор.

– Пробовали. Не вышло у нас, – признался волох.

Вот так. Княжье дозволение им и не нужно было. А что нужно?

Впрочем, Трувор догадывался…

– Дружинников своих дай, – попросил жрец. – От твоих отбиваться не рискнут.

Так и есть. Не рискнут. Трувор задумался – надо ли это ему, встревать в склоки жрецов? Порубить чудинских богов недолго. Но не поднимутся ли после этого на изборского князя все подданные племена? Латгалы, ливы, земгалы, эсты… А у него, у Трувора, даже крепость не достроена.

– Я подумаю, – буркнул князь.

– Дело срочное! – возвысил голос жрец, видя, что князь к его просьбе не благосклонен. – Смотри, княже, время упустим…

– Ступай, волох, – утомлённо махнул рукой Трувор.

Жрец бросил на него мрачный взгляд исподлобья, но, не смея спорить, молча вышел из шатра.

Глава 7. Лесной зверь

Ольга

Из окошка лился весёлый утренний свет. В горнице пахло толчёными красками, чернилами, книжной пылью.

Ольга кое-как устроилась на неудобном высоком стульчике, выпрямила спину и развернула пергаментный свиток невиданной красоты и роскоши, покрытый ровными рядами чёрных знаков, изукрашенный красными узорчатыми буквицами.

– «Блаженнаго учителя нашего, – громко, медленно прочитала она, – Константина философа слово»…

– Постой, дева, – остановил её учитель. – Все ли буквы знакомы?

– Все, геронта[23] Никифор.

– Перечисли.

– Буки, люди, аз, живете…

– Довольно. Кто такой философ?

– Ну-у…

– А я говорил, – укоризненно произнёс монах. – «Философ» по-гречески означает – «тот, кто любит мудрость».

– Ясно, – послушно кивнула княжна, ёрзая на стульчике.

Это ещё хорошо, что ей вообще позволяют сидеть. Она видела, что прочие ученики геронты Никифора читают только стоя, из почтения к написанному слову.

– Что там тебе ясно? Мудрость – по-гречески «софия», – означает не просто разумность, но божественное высшее знание. Премудрость божию…

– А, понятно! – догадалась княжна. – Философ – тот, кто ведает тайны богов. Стало быть, Константин, что эту красивую книгу написал, – чародей, вроде батюшкиного годи Кольгрима…

Чернобородый монах закатил глаза. Маленькая язычница! Объяснить бы ей, что к чему! Девочка умна – поймёт… Но ему прямо запретили проповедовать. Князь Вардиг намекнул так, что яснее некуда. «Грамоте княжну учи, это дело полезное, а наговаривать дурное на наших богов не вздумай! Знаю я вас, греческих жрецов…»

Никифор мысленно перекрестился и подумал:

«Ничего, бесы будут побеждены, и воссияет свет истины!»

Он был ещё не стар и полон желания просвещать язычников. В Плесков прибыл из Киева, а в Киев из Велеграда Моравского, а туда – из самого Константинополя. Просвещение варварских князей считалось у ромеев чрезвычайно важным делом. Захватывать земли дикарей тоже, конечно, дело необходимое, государственное. Однако не менее важно овладеть и душами.

Впрочем, не надо думать, будто вожди славян этого не понимали. Вардиг долго раздумывал, стоит ли учить дочь греческому письму – как бы девица не подпала под влияние ромеев… Но всё же решил рискнуть. Только приказал Никифору выбрать для обучения грамоте… ну, скажем, книгу по истории. Пусть на примере возвышения и падения древних царств княжна узнает, как ей мудро распорядиться данной богами и предками властью. Но отнюдь не переманивать Ольгу в чужую веру!

Никифор согласился – а куда деваться? Однако, тщательно посоветовавшись с киевским епископом, выбрал для обучения не книгу по истории, а «Проглас». Это новое, превосходно написанное произведение восхваляло письменность, изобретённую специально для славянских народов монахами, братьями Кириллом и Мефодием. Они приспособили буквы греческого алфавита под чуждые языки, и вскоре множество рукописных книг отправились в Прагу, Велеград, Нитру, Киев, Новгород, Полоцк… Монахи распространяли по всему славянскому миру грамотность и просвещение. А заодно и влияние Византии…

«Рано или поздно дикие вожди отбросят язычество, – говорили епископы, отправляя миссионеров в чащобы и болота. – Они станут цивилизованными, смягчатся и покорятся нам…»

– Общение с книгой приносит человеку огромную пользу, – произнёс Никифор, отвлекаясь от дум. – Книга возвышает душу, помогает бороться с искушениями…

– Что такое искушение?

Монах призадумался. Как объяснить?

– Враг мира сего посылает искушения, чтобы сбить человека с истинного пути.

– Враг? – удивилась Ольга.

– Да, сатана – враг бога, искажающий и портящий все его деяния…

– Локи?

Кольгрим рассказывал немало занятных историй о нурманском боге Локи – великом шкоднике, который словно задался целью испортить и разрушить всё, созданное другими богами. Он даже мечтал уничтожить весь мир!

Никифор испустил глубокий вздох.

– Ладно, пусть будет Локи. Вот, к примеру, ты, княжна, поступила нехорошо: со старшими спорила, бранилась, огорчила дядю и матушку…

– Так меня и наказали, – проворчала Ольга. – Заперли в терему, гулять не пускают. Книги тут с тобой читаю…

– Желание поступить скверно, кого-то обидеть, солгать – это и есть искушения, – продолжал монах. – А чтение священных книг поможет от них избавиться…

– Но годи Кольгрим говорил иначе, – возразила Ольга. – Он вовсе не порицал Локи! Наоборот, хвалил, какой Локи молодец, как ловко всех обманул…

Щёки монаха покраснели от гнева.

– Нурманский Локи пусть хвалится своими злодеяниями! – резко ответил он. – Мы же говорим, что человек должен следить за делами своими и помыслами. А если творит зло и не жалеет о том, не стыдится, не имеет к людям сострадания – чем он тогда от лесного зверя отличается? Читай дальше, княжна, да хранят тебя небеса от всякого зла!

* * *

Отворилась и закрылась дверь, скрипнул пол – кто-то вошёл в покои младшей княгини. Вилма ещё не видела вошедшего, но сердце её пропустило удар. Кто может войти в женские покои, как к себе домой? Перед кем молча расступаются служанки, бледнея и не смея вымолвить ни слова? Кто ступает бесшумно, словно хищный лесной зверь?

Один только благородный Айварс, её старший брат.

– Час поздний, братец, – тихо сказала женщина. – Зачем ты пришёл?

Молодой латгал повернулся, взглядом прогнал служанок. Уселся напротив сестры и сказал:

– Я только что из Изборска. Близится солнцеворот. Время пришло, сестра.

Княгиня глядела на брата, и мурашки бегали у неё по спине.

Айварс – высокий, стройный. Длинные, белые, как лён, волосы падают на широкие плечи. Глаза у него не голубые, как у сестры, а желтоватые, немигающие. Одет он как обычный знатный воин на отдыхе. Только на плечо зачем-то накинут кусок волчьей шкуры.

Красив Айварс, но девицы не провожают его томными взглядами. Наоборот, отводят глаза, чувствуя смутную тревогу. Чем-то страшен латгал, а чем – сказать не могут.

А вот княгиня знала. И что волчья шкура на его плече