Не буди дьявола - Джон Вердон

Гурни заинтересованно улыбнулся.

– А зачем ты дергала ручку?

– Пару раз она отрывалась, как только я за нее бралась.

– Ты хочешь сказать, ее кто-то специально откручивал?

– Вот именно, специально откручивал. Дважды. В первый раз полиция посмотрела, но ничего делать не стала – сочла, что это чей-то розыгрыш. Во второй раз даже не потрудились приехать. Копа на телефоне это, кажется, рассмешило.

– Не вижу ничего смешного.

– Спасибо.

– Я уже спрашивал, но…

– Да, уверена. Я уверена, что это Робби. И нет, доказательств у меня нет. Но кто еще мог это сделать?

Зазвенел дверной звонок – затейливым, мелодичным перезвоном.

– Боже. Это мамина затея. Она подарила, когда я переехала. Тут была обычная дребезжалка, Конни его ненавидела. Минутку. – Она пошла открывать.

Вскоре она вернулась с большой пиццей и двумя банками диетической колы.

– Вовремя привезли. Я заказала пиццу по телефону, пока мы ехали. Подумала, надо будет перекусить. Пицца вас устроит?

– Спасибо, вполне.

Она положила коробку на журнальный столик, открыла ее и пододвинула одно из кресел. Гурни сел на софу.

Когда они съели по куску и запили колой, Ким сказала:

– Ну вот. С чего начнем?

– Ты собираешься интервьюировать семьи убитых. Полагаю, первым делом ты как-то решила, какие убийства выбрать?

– Да, – она внимательно смотрела на него.

– В убийствах недостатка нет. Даже если бы ты ограничилась только штатом Нью-Йорк и только одним годом, выбирать пришлось бы из сотен дел.

– Да.

Он подался вперед.

– Ну так расскажи, как выбирала. По каким критериям?

– Критерии менялись. Сначала я хотела взять разные типы жертв, разные типы убийств, разные семьи, с разными расовыми и этническими корнями, дела разной давности. Показать весь спектр. Но доктор Уилсон все время говорил мне: “Проще! Проще!” Советовал сократить выборку, найти зацепку, чтобы зрителю было легче воспринимать. “Чем уже фокус, тем яснее мысль”. Раз десять я это от него слышала, и наконец до меня дошло. Все начало складываться, вставать на свои места. А потом: “Есть! Эврика! Вот про что я буду снимать!”

Странно, но ее энтузиазм тронул Гурни.

– Так каковы критерии отбора в итоге?

– Все как советовал доктор Уилсон. Я сокращала выборку, сужала фокус. Искала зацепку. Когда я стала думать в таком ключе, ответ возник сам собой. Я поняла, что могу сделать весь проект про жертв одного только Доброго Пастыря.

– Это который отстреливал водителей “мерседесов” лет восемь-девять тому назад?

– Десять. Ровно десять. Все убийства совершены весной двухтысячного года.

Гурни откинулся в кресле и задумчиво кивнул, вспоминая печально известную серию из шести убийств, после которой каждый второй на северо-востоке страны боялся ездить по ночам.

– Интересно. То есть природа преступления во всех шести случаях одна и та же: время совершения, убийца, мотив и степень внимания к расследованию – все один к одному.

– Именно! И во все случаях убийца не найден – дело не закрыто, рана не затянулась. Дело Доброго Пастыря – самый подходящий материал, чтобы посмотреть, как разные семьи через столько лет реагируют на одну и ту же беду, как переносят утрату, как переживают несправедливость, что с ними происходит, особенно с детьми. Разные последствия одной трагедии.

Она встала, подошла к тумбочке у стола. Достала блестящую голубую папку и протянула ее Гурни. На папке красовалась наклейка с крупной надписью: “осиротевшие. проект документального фильма ким коразон”.

Вероятно, он задержал взгляд на фамилии, и Ким спросила:

– А вы думали, моя фамилия Кларк?

Он мысленно вернулся в то время, когда Конни брала у него интервью для журнала “Нью-Йорк”.

– Кажется, я слышал только фамилию Кларк.

– Кларк – девичья фамилия Конни. После развода с моим отцом (я была маленькая), она снова ее взяла. А у него была – и есть – фамилия Коразон. И у меня тоже.

За тонким покровом констатации факта слышалась горечь. Не эта ли горечь, подумал Гурни, не дает ей называть Конни мамой?

Впрочем, у него не было ни малейшего желания в это углубляться. Он открыл папку и увидел довольно толстую стопку бумаги, листов пятьдесят. На титульном листе была та же надпись, что и на папке. На второй странице – содержание: концепция работы, обзор источников, подход и методология, критерии отбора информантов, “Дело Доброго Пастыря: жертвы и обстоятельства”, предполагаемые информанты, контакты, обстоятельства жизни, расшифровки пробных интервью, ДоНДП (приложение).

Он еще раз внимательно перечитал содержание.

– Ты это сама написала? Структуру проекта разработала ты?

– Да. Что-то не так?

– Вовсе нет.

– Тогда почему вы спрашиваете?

– Рассказывала ты утром очень эмоционально. А выстроено все очень логично.

Эмоциональностью она напомнила ему Мадлен, а логикой – его самого.

– Как будто я сам это написал.

Ким хитро прищурилась.

– Это комплимент, да?

Он рассмеялся: кажется, впервые за день, а то и за месяц. Затем помолчал и вновь вернулся к содержанию.

– Я так понимаю, ДП – это Добрый Пастырь. А что значит ДоН?

– Это заголовок того письма на двадцати страницах, которое он разослал в полицию и в прессу. Декларация о намерениях.

Гурни кивнул.

– Да, я вспомнил. Пресса окрестила это письмо “манифестом” – так же, как сочинение Унабомбера[1] за пять лет до того.

Ким тоже кивнула:

– И здесь мы подходим к тому, что я и хотела у вас спросить: что вообще такое, эти серийные убийства? Тут легко запутаться. Ну вот есть, например, Унабомбер или Добрый Пастырь. И кажется, у них мало общего с Джеффри Дамером и Тедом Банди[2] или с теми чудовищами, которых вы сами арестовывали, как этот Питер Пиггерт или Дед-Людоед, рассылавший части тела своих жертв местным полицейским. Боже! В них же совсем ничего человеческого.