Кьеркегор - Шарль Ле Блан

В течение шести лет будут опубликованы: «Тревога и трепет» (октябрь 1843), «Повторение» (в том же году), «Философские крохи» (июнь 1844), «Понятие тревоги» (в том же году», «Стадии жизненного пути» (апрель 1845), «Заключительное ненаучное послесловие к философским крохам» (февраль 1846), «Дело любви» (сентябрь 1847), три версии книги об Адлере (декабрь 1847, не опубликована), «Два небольших этико-религиозных трактата» (май 1849) и «Болезнь к смерти», а также «Трактат об отчаянии» (июль 1849). Помимо этих плодов его титанических усилий, вероятно, уникальных в истории философии и почти всегда предлагавшихся публике под различными псевдонимами (позже, в § 3.8.1 мы увидим, какую псевдонимы играли роль), Кьеркегор также публикует под собственным именем более двух десятков проповедей («Назидательных бесед») и ведет дневник!

Период с 1844 по 1849 год представляется лучшим во всей его жизни. В 1845 году, полагая, что его литературной деятельности пришел конец, он намеревается стать пастором, но эта задумка так и не будет иметь продолжения.

Кьеркегор использует все преимущества состояния, доставшегося в наследство от отца. Он заводит секретаря, начисто переписывающего его черновики, позволяет себе роскошь и потакает многим прихотям: вкушает дорогие вина и изысканные блюда, одевается по последней моде, путешествует по стране, а в мае 1846 года вновь едет в Берлин. Материальное благополучие гарантирует ему свободу и независимость, столь необходимые для работы мысли, и позволяет публиковать написанное за свой счет. В Копенгагене Кьеркегор приобретает известность, иногда даже удостаивается аудиенции короля Кристиана VIII, но при этом все же предпочитает людей простых – торговца, булочника, грузчика или детей, играющих «в кошку». Но, несмотря на это, тоска его по-прежнему не отпускает, а его полновластной хозяйкой становится тревога. Это явственно прослеживается по записям в его дневнике.

Сатирический журнал «Корсар», в пылу господства либеральных идей 1848 года ставший на плодородную почву, пользовался особым расположением жителей Копенгагена, потехи ради выставляя на смех «уважаемых, мирных людей, служащих государству каждый на своем поприще». Хотя в адрес Кьеркегора этот журнал высказывался лестно, тот боялся, что его посчитают сообщником в этом желчном предприятии и обвинят в «обезличивании» мысли. Одна из статей, опубликованных редактором «Корсара», очень его разозлила. В ней автор превозносил до небес гениальное дарование автора «Или – или», а также эстетическую часть «Стадий жизненного пути», но при этом осуждал этические и религиозные отступления, которые сам Кьеркегор считал главными. В результате философ навлек на себя огонь язвительной критики со стороны «Корсара».

Журнал настолько жестоко высмеял походку Кьеркегора, его слишком короткие брюки, его трость и все прочее, что тот не мог даже по улице пройти, не став объектом насмешек. Нетрудно представить, какую травлю устроили на философа в обществе, где настойчиво пробивала себе дорогу мысль о том, что пресса является гарантом свободы выражения, а вместе с ней и истины.

По всей видимости, этот эпизод, им же самим и спровоцированный, укрепил убежденность Кьеркегора в том, что в жизни ему отведена роль жертвы и что он обязательно должен страдать, дабы искупить грехи свои и отца. На театральных подмостках поставили комедию, в которой некий теолог по имени Сёрен Торп – намек более чем очевиден – превратился в упрямого осла. Но еще более прискорбный факт заключался в том, что доверие к его трудам было подорвано, и читателя в определенном смысле избавили от необходимости в них разбираться по причине того, что там, якобы, обнаружились насмешка и бурлеск.

В этот самый момент, в страшной изоляции от окружающего мира, Кьеркегор получает еще один сокрушительный удар – ему становится известно о свадьбе Регины Ольсен и Фрица Шлегеля. В потайных закоулках души он надеялся, что девушка мысленно останется ему верна, что будет безутешно страдать и возложит на свои плечи часть бремени его жертвы. Он предпринимает шаги, чтобы с ней увидеться, но в ноябре 1849 года получает отказ сначала от ее отца, а потом и от мужа. Его отношение к Регине впоследствии превратится в настоящую манию – выход своим чувствам он будет находить в религиозных рассуждениях, изображая в них бывшую невесту в облике различных евангельских персонажей.

Кроме того, Кьеркегору пришлось пережить и крах дружбы, основанной на общем увлечении философией. По возвращении из Берлина он близко сошелся с Расмусом Нильсеном, молодым преподавателем моральной философии, разочаровавшимся в идеях Гегеля. Посвятив его в тайну своих псевдонимов и приоткрыв завесу над замысловатой общей картиной своих трудов, Кьеркегор затем устроил ему ловушку, опубликовав статью под новым, неизвестным Нильсену псевдонимом, которую тот жестко раскритиковал. После этого философ еще больше убедился в своем одиночестве, осознал, что его никто не в состоянии понять, и отдалился от Нильсена.

И вновь окунулся в литературную деятельность.

В истории с «Корсаром», делая выпады против сатирического журнала, Кьеркегор выступал с позиций поборника христианской морали. Однако церковь хранила молчание, и он почувствовал, что его опять все оставили. Это еще больше убедило философа в том, что государственное лютеранство, в том виде в каком оно существовало в Дании, совсем не та требовательная религия, которую ему когда-то прививал отец, а всего лишь огромный компромисс, заключенный со светским обществом в ущерб истине христианства. Но абсолютная истина, как он неоднократно говорил, не может быть предметом соглашения. Себя же он видел в роли реформатора – не того, кто преобразует или возрождает общественные институты, а того, кто пробуждает сознание, доводит до умов трагизм земного существования, вновь вводит в обращение такие категории как идеал, моральные и религиозные требования, добровольно соглашается ради этого принести себя в жертву, ведь исключительный человек всегда готов пожертвовать собой, дабы до последнего часа подчиняться логике своей внутренней истины. Открыто Кьеркегор не выдавал себя за образец для подражания, но при этом пребывал в уверенности, что его борьба и жертва жизненно необходимы для реформы христианства в том виде, в каком он ее понимал.

Когда пастор Адольф Петер Адлер осудил его от лица официального духовенства, философ увидел в этом еще одно доказательство того, что организованное, государственное христианство является главным препятствием для христианства истинного, не давая человеку приобрести столь необходимый личностный опыт и познать святую истину. Получив блестящее образование, Адлер был посвящен в сан. Его, человека пунктуального и покорного, настоящего госслужащего, поощряла и поддерживала государственная церковь. В один прекрасный день, когда на него снизошло божественное откровение (?), он в исступлении захотел «стать христианином», не соблюдающим никаких правил. В итоге Его объявили «одержимым» и лишили сана.

Кьеркегор долго интересовался случаем Адлера и посвятил ему свою книгу, которую так и не опубликовал, хотя переписывал ее три раза, продолжая работать над ней и незадолго до смерти. Дело Адлера – живой пример того, как трудно стать христианином. С каждым годом этот вопрос интересовал философа все больше и больше. Кем нужно быть – гением или же апостолом? Виртуозно и свободно толковать Священное Писание или же стать одним из тех, кто, живя обычной человеческой жизнью и повторяя на собственном примере драму христианства, может придать ему связный характер, основываясь при этом на собственном опыте, а не на умозрительных заключениях?