Боги ушли, твари остались - Михаил Владимирович Рогожин

Но, кроме обязанностей убираться в бане после свальных оргий, ничего другого ей не приходилось исполнять. Зато всё чаще Лида оставляла её по ночам в своей коморке при бане и рассказывала о своей жизни и о пути хитреца.

То ли она специально запутывала, то ли не умела выразить словами те идеи, которые открыл для своих учеников великий эзотерик и мистик, называемый ею исключительно — учитель танца. Аделия получила в московском университете хорошее образование. Но философию знала на уровне обычного курса общественных наук. Поэтому то, что она слышала от Лиды Померанец, больше напоминало сказку о волшебной лампе Алладина. Однажды, она прямо так и заявила Лиде. Та осеклась, посмотрела на неё тяжелым взглядом своих болотных глаз и спокойно подытожила:

— Тебе нужно потерять твоё «я».

— Это невозможно! — возмутилась Аделия.

— У человека много «я», но из-за своей косности и лени он предпочитает пользоваться одним… в крайнем случае, двумя…

— И называется двуличным, — вставила Аделия, не собираясь уступать в споре.

— Двуличие, всего лишь тень твоего одного «я», — наставительно произнесла Лида, — впрочем, такое нужно почувствовать.

На этом разговор закончился. А дня через три, когда Аделия в полном одиночестве мыла пол в бане, в неё ввалилась компания заезжих проверяющих. Она, схватив ведро, решительно направилась к выходу. Но ей не позволили уйти…

Всю ночь пьяные мужики насиловали её тело. А когда пыталась сопротивляться, били ремнями. К утру Аделия вся истекала кровью. Боли не чувствовала. Ею овладело одно желание, закрыть глаза и умереть. Сама мысль о смерти освобождала поруганное тело от страданий. Только глаза никак не хотели закрываться, а в ушах всё громче начинала звучать какая-то небесная, всё накрывающая собой музыка…

Аделия молча продолжала любоваться цветками рододендронов. Сейчас её взгляд выбрал оранжевые цветы. Тяжесть воспоминаний и мрачность той действительности перечеркивались реальными цветами вечности. В эту минуту ей захотелось превратиться в один из этих кустов. Чтобы, ни о чём не задумываясь, не вспоминая и не надеясь, раскрывать свои лепестки навстречу солнцу. С беспечной радостью дарить свой аромат каждому дуновению ветерка. Желание стать цветком настолько захватило её, что она не заметила, как к ней подошел Альфред и, увидев слезы на глазах, прижал её голову к своей щеке.

Еще не понимая, что произошло, Аделия почувствовала сердцем — он! Уверенная рука легла на её голову, погладила ласково и нежно, как ребенка. Пронзительная тишина заложила уши. Оба без слов ощутили огромность и невозможность происходящего. Она боялась оторваться от щеки Альфреда. Крупные слёзы падали на лацкан его серого твидового пиджака.

— Сегодня в «Адлоне» собрание членов городской организации НСДАП. В холле столкнулся с твоим мужем, он сказал, ты пошла гулять в парк, — не зная с чего начать, скороговоркой проговорил Альфред.

— Неужели мы встретились? — прошептала Адель. — Сколько лет я мечтала об этом… сколько лет.

— Я тоже, — Альфред еще сильнее прижал её к себе.

Наконец Аделия нашла в себе силы поднять голову и посмотреть в глаза Альфреду.

Отстранилась от него и сквозь слёзы увидела то самое любимое лицо. Почему же вчера в опере оно показалось совсем иным?

— Ты стала еще прекрасней, — не удержался Альфред.

— Столько лет страданий. — Аделия совершенно растерялась. Она не могла сообразить, что следует говорить, отвечать, делать. Никак не могла отвести от него взгляд. Поэтому на вопрос:

— Как ты здесь оказалась?

Ответила просто:

— Чтобы увидеть тебя.

— Мне сообщили, что ты замучена в сибирской тюрьме.

— Была замучена… Десять лет… Умирала постоянно. Думая все годы о тебе. Не мечтала, не надеялась, жила воспоминаниями. Кроме них, в моей жизни ничего нет.

— А муж?

— Что муж? Ах, Франц… это так. Так надо.

В голове Аделии произошел переворот, какой-то камень заблокировал способность думать. Вся логическая последовательность признания, к которому она готовилась, рассыпалась вдребезги.

— Он знает о нас? — продолжил Альфред тоном, более соответствующим допросу.

— Нет, — соврала она. У неё язык не повернулся признаться.

— Он кто?

— Он? Это только так, чтобы тебя увидеть. Он не при чём.

Аделия вытерла рукой слёзы и произнесла без всякого надрыва:

— Я любила тебя каждую секунду, поэтому и не умерла.

Альфред молча поцеловал её в губы. Этот поцелуй вернул их друг другу. Оба ощутили то самое щемящее чувство единения, когда две половинки целого мгновенно стремятся совместиться.

— Я тоже, — прошептал он. Подозрения, мучившие его всю ночь, вопросы, на которые он хотел потребовать ответа, ревность, вспыхнувшая с первого взгляда, всё это захотелось отодвинуть как можно дальше. Дать возможность сердцу ощутить тот восторг, казавшийся давно похороненным, но мгновенно воскреснувший и не требующий доказательств. Поэтому, вместо того, чтобы спрашивать, Альфред принялся оправдываться:

— Я пытался разыскать тебя. Обращался в министерство. Мне подтвердили, что ты арестована, как враг народа. Я сразу понял, что из-за меня. Тогда ещё не было войны. Когда подписали договор, я даже написал в ваш НКВД, но никто не ответил… наверное, это еще больше навредило тебе.

— Не знаю. Мне в лагере об этот не сообщали.

— Да, всё из-за меня, нам нельзя было открывать наши отношения. Ты бы осталась в Липецке, сейчас я бы освободил тебя.

— О чём ты, Альфред? Прошло десять лет! Какой Липецк!

— Всё равно, мы поступили глупо. Я не подумал, а должен был понимать…

Прошлое казалось далёким, но для них оно было намного ближе, чем окружающая действительность. Он боялся задавать вопросы, а Аделия при всём желании не смогла бы выдавить из себя ни малейшего признания, способного оттолкнуть его от неё.

Редкие прохожие старались не смотреть в сторону обнявшейся парочки, слишком нелепо это выглядело среди бела дня. Они продолжали стоять, прижавшись друг к другу мокрыми щеками, стараясь отдалить минуту неизбежных объяснений.

Франц заметил их издалека. Невольно остановился в тени веток раскидистой липы. Когда он в холле случайно столкнулся с Альфредом, то понял, что выстроенная интрига близка к кульминации. Поначалу хотел оттянуть развязку и сослаться на недомогание жены, оставшейся в номере. Этот ход давал возможность прощупать противника. Выяснить, к какому развитию ситуации он готов. Остались ли в нём какие-то чувства к давно утраченной невесте. И каково сегодня его восприятие Аделии. Так Франц и собирался сделать. Но когда увидел обращенный к нему страдальчески-молящий взгляд Альфреда и услышал его прерывистое дыхание, скомкавшее вопрос: «Где ваша жена?», решил положиться на интуицию и безразлично ответил:

— Прогуливается в парке.

Сейчас, наблюдая из своего укрытия, с удовольствием отметил, что вроде интуиция не подвела. Достал из кармана припасённую для особых случаев сигару, раскурил и принялся терпеливо наблюдать.

Альфред первым нарушил молчание:

— Когда ты вышла