Коллекция поцелуев - Венди Хаггинс

Господь Всемилостивый! Это было мое стихотворение. Краска залила лицо, и я вжалась в стул. Она ни разу не посмотрела на меня и не выдала меня, но мне все равно хотелось закричать что есть мочи: «Заткнись! Прекрати сейчас же!»

Миссис Уорфилд угадывала все эмоции, наполнявшие эти слова, и читала настолько проникновенно, что мое сердце с каждым словом сжималось все сильнее. Вчера, когда я писала стихи, я грустила, но еще надеялась на лучшее. Сегодня уже все по‐другому, и тем сильнее эти строчки воздействовали на меня.

Каждое произнесенное слово затягивало на моей шее удавку. При каждом взгляде на лицо учительницы, в точности отражавшее чувства, описанные в стихотворении, я чувствовала, что вот-вот разрыдаюсь. Я призвала на помощь все свое самообладание. Не могла позволить себе раскиснуть на глазах у всего класса.

Закончив чтение, миссис Уорфилд театрально закрыла глаза и приложила руку к сердцу. В классе воцарилась полная тишина, но спустя миг зазвучали аплодисменты. Очнувшись, я тоже захлопала, чтобы не выдать себя. Я ясно слышала шепот ребят, рассуждавших, кто мог это написать. Краем глаза я заметила, что Дин смотрит на меня, и тут же вспомнила, как говорила ему, что мой стих был о Рождестве и о семье. Вот черт. Мне стало трудно дышать. Он наверняка тоже вспомнил о нашем разговоре и понял, кто автор. Когда твой секрет раскрывают, чувствуешь себя голой посреди улицы.

Как только прозвенел звонок, я сорвалась со стула. Заметила, что миссис Уорфилд пыталась встретиться со мной взглядом, но я отвернулась. Я понимала, что она не хотела обидеть меня, но все же лучше бы спросила разрешения, прежде чем читать. Уже выбежав в коридор, я услышала раскатистый бас Дина. Он кричал: «Зэй! Погоди секунду!» Ну уж нет. Резким движением я закинула сумку с учебниками на плечо и растворилась в толпе.

Следующие два часа я успешно избегала его, что не могло не радовать. Если бы он начал расспрашивать меня, я бы точно не удержалась и разревелась. Я изо всех сил старалась выдавить из себя улыбку, но все было напрасно. Весь день ребята спрашивали меня, что случилось. Я отвечала что‐то вроде «проблемы в семье» или «мне нехорошо», но постепенно становилась язвительной и злой.

За ланчем Кензи с Моникой попытались болтать на отвлеченные темы, но мои мысли были далеко. Я наблюдала за счастливыми парочками, думая о том, что это лишь вопрос времени, когда их чувства угаснут, оставив после себя боль. Зачем тогда вообще нужны отношения?

Из детского набора для завтрака, что мама дала мне на ланч, я едва заставила себя выпить упаковку сока. Каждый день я пью этот сок для малышей, ем сырные крекеры, бутерброды с арахисовым маслом и чипсы. Мама говорит, что это дешевле, чем платить за обеды в школе, так что я ем и не жалуюсь. Но сегодня у меня нет никакого аппетита. Моника ела школьный ланч, бургер с сыром и маленькие сосиски, по поводу которых я обычно отпускаю шуточки, но сегодня я не в настроении. Кензи поглощала какой‐то напиток из алюминиевой банки, но это было не похоже на банку обычной газировки. Когда она отвернулась, чтобы поговорить с кем‐то, я наклонилась через стол, чтобы взглянуть. Какого черта? Напиток для похудения? Мы с Моникой в ужасе переглянулись. Кензи никогда не была толстой, напротив, она очень худая, но, к сожалению, чувствует себя иначе. Там, где мы видим лишь кожу и мускулы, ей мерещится сплошной жир. Кензи снова повернулась обратно и увидела, как я разглядываю ее банку.

– Эй! – Она выхватила ее из у меня из рук, щеки у нее покраснели то ли от злости, то ли от смущения.

– Кенз, я только хотела… – Я начала было оправдываться, но она не дала мне договорить.

– Пожалуйста, не начинай. Мама заставила меня съесть кучу всего на завтрак, так что сейчас я абсолютно сыта. Довольна?

С этими словами она схватила свою сумку и вышла из‐за стола, не дожидаясь ответа.

– Надо приглядывать за ней, – сказала Моника, и я кивнула.

Уже год мы пытаемся отучить ее от этой дряни. Даже жаловались ее маме и старшей сестре, за что Кенз, наверное, до сих пор дуется на нас. Ее мама – трудоголик, механизм, который никогда не останавливается. Она такая же худышка, как и Кензи, с той лишь разницей, что Кенз всегда была супермилой, а она – суперсуровой. Другое дело ее сестра, она классная и всегда готова помочь.

– Ты слышала, что Лин опять поссорилась с Джоном?

– Ого! Нет, не слышала.

Сегодня Лин не пошла вместе с нами на ланч, так что Моника решила просветить нас по поводу причины ее отсутствия.

– Хреново.

– Да уж, она надеялась, что они смогут больше времени проводить вместе сейчас, когда чирлидерские тренировки закончились, но он упорно продолжает ходить к друзьям после школы поиграть в баскетбол и не зовет ее гулять.

Моя единственная реакция на эту новость – закатить глаза. Очередная драма в отношениях. Они вместе всего два месяца, а все уже летит в тартарары. Я залпом допила остатки сока и швырнула пакет в мусорку, после чего помахала Монике рукой и пошла на свой урок.

Следующий урок – испанский, моя любовь. Как только я вошла в класс, миссис Эрнандес, улыбнувшись мне, спросила по‐испански: «Что случилось?» Разумеется, она сразу все поняла. Она – лучшая учительница на свете. «Мой отец», – ответила я, тоже по‐испански. Она покачала головой, подбадривающе погладив меня по плечу, не решившись вдаваться в дальнейшие расспросы. Когда я заняла свое место, то в первый раз за день почувствовала себя комфортно. За пределами этого класса все катилось прямо в ад, но здесь я могла с головой уйти в красоту языка, радуясь, что хоть с чем‐то у меня все складывается замечательно. Испанский у меня никому не отнять. И он никогда не причинит мне боль.

В машине по дороге домой все притихли, будто боясь потревожить чужой покой. Лин пыталась вести непринужденный разговор, чтобы хоть как‐то расшевелить нас. Она рассказывала историю о своем походе в китайский ресторан и неловком моменте, когда хостес подошла к ней и заговорила по‐китайски и ей пришлось признаться, что она не понимает.