Колдовская душа - Мари-Бернадетт Дюпюи

– И где же я буду спать? – возмутилась женщина. – Жозюэ, сжальтесь! Мы еще можем уехать, ведь на часах всего семь вечера! Вспомните, что вы обманом заманили меня в такую даль. Я не указала, куда еду, когда в спешке писала мужу записку. Я рассчитываю на вас. Едем, и поскорее! Люди говорят, вы ничего не боитесь – ни Бога, ни дьявола, ни самой страшной метели…

Одноглазый хлебнул из горлышка, затем налил джина в стакан и подал его Фильберу.

– Люди еще не то наболтают! – сердито ответил он. – Скажи ей, приятель! Я не настолько глуп, – а если и глуп, то не безумен, – чтобы ехать в такую даль ночью. И мне нет дела до того, что вы перестали называть меня «мсье». Я не глухой, милая дама, и заметил, что теперь вы зовете меня просто – Жозюэ. Кто знает, может, к утру вы скажете «Жозюэ, милый»?

Выдав эту грубую шутку, старик громко, издевательски захохотал. Жасент, хоть и рассердилась на него, не подала виду. Она знала, что такой человек, как Жозюэ Одноглазый, никогда не причинит ей вреда, несмотря на свою браваду. Доктор Теодор Мюррей, убийца Эммы, производил впечатление человека цивилизованного, способного совладать со своими порывами, и в итоге оказался чрезвычайно опасным.

– Я охотно назову вас «мой дорогой», мсье Жозюэ, – проговорила Жасент игриво. – Вот только моему мужу, который намного моложе вас и ужасно ревнив, это ой как не понравится! Что, если завтра он разгневается и устроит вам взбучку? Особенно когда узнает, что мне пришлось провести ночь в этом доме, с вами и вашим другом?

Фильбер ухмыльнулся в бороду. Медсестра Дебьен ему нравилась.

– Оставь ее в покое, Жозюэ, – сказал он. – Может, прокатимся ночью, как в былые времена, когда у тебя было два глаза, а у меня не болели ноги? У сестры и для тебя найдется местечко, а эта красивая дама вернется к своему мужу. И вообще, чем раньше мне сделают укол, тем скорее я встану с постели. Давай докажем нашей медсестре, что у нас еще имеются силы и ты заслужил свою репутацию. У меня есть керосиновый фонарь, а окрестности ты знаешь лучше, чем кто бы то ни было.

Задетый за живое, Одноглазый сдался. Ему бросили вызов, предложив совершить своего рода подвиг, и отступать было некуда.

В деревне Сен-Прим три часа спустя

Подперев голову рукой, Матильда дремала у кухонного стола. В этот вечер она гадала на картах, обычных и таро, ища ответы на мучившие ее вопросы. Жасент немного погрешила против истины, сказав, что они с Матильдой добрые приятельницы. Искренняя симпатия, вдруг сблизившая их, в последние месяцы почти сошла на нет – с тех пор, как красавица-медсестра вышла замуж и в Сен-Приме появилась маленькая Анатали.

Отношения между двумя женщинами стали менее теплыми и доверительными, и все же они часто виделись – перед воскресной мессой, на ферме Клутье или же заглядывали друг к другу в гости, чтобы поболтать о том о сем за чашкой чая.

– Пора ложиться, – пробормотала Матильда.

Все тело у нее затекло, и, чтобы подняться, пришлось опереться на спинку стула. По спине женщины пробежал холодок.

– Вот бестолочь! Забыла подложить дров в очаг, – упрекнула она себя вполголоса.

Это досадное обстоятельство помогло ей окончательно проснуться. Матильда поворошила еще красные угли и подбросила в печь три поленца, которые тут же занялись. Довольная, она поплотнее запахнула на пышной груди черную шерстяную шаль. Но едва знахарка решила прилечь на устланный мехом диван, который служил ей постелью, как ее взбудоражило странное нетерпение. Вернулось предчувствие, которое она так старательно гнала от себя.

– Что-то должно случиться, – пробормотала Матильда. – Но что?

Мучимая сомнениями, она подошла к окну и отодвинула занавеску. Перед ней открылась просторная церковная площадь, укрытая свежим снегом, который в свете луны казался голубым.

– Неужели небо просветлело и видны звезды? Значит, к рассвету будет сильный мороз!

Тут внимание Матильды привлек прохожий, очень тепло одетый. Он направлялся прямиком к ее скромному жилищу, и от его дыхания поднималось облачко пара.

– Пьер! Боже милостивый, что заставило его так поздно выйти на улицу?

Сгорая от любопытства, женщина открыла входную дверь и помахала Пьеру рукой. Он поднялся на крыльцо и поспешил войти в дом.

– Спасибо, Матильда! Мороз крепчает, а Жасент до сих пор не вернулась. У меня больше нет сил бродить по дому и представлять разные ужасы. Меня осенило: а вдруг вы знаете, куда ее увез Жозюэ Одноглазый?

– Увы, мой мальчик, понятия об этом не имею! Я даже не знала, что твоя жена уехала вместе с ним. Но волноваться не надо: где бы Жасент ни была, ей придется там заночевать. Никто не решится ехать обратно в такой холод, надвигающийся с севера!

Пьер надеялся, что Жасент у знахарки. Что ж, его ожидало горькое разочарование. Расстроенный, он бессильно развел руками.

– Простите за беспокойство! Это первый вечер, когда ее нет рядом. Я и хотел бы не волноваться, не думать о плохом, но не получается.

Пьер снял шапку, размотал шейный платок. В его красивом, отмеченном нежной чувственностью лице не было ни кровинки. В голубых глазах застыла безотчетная тревога.

«Святые небеса! Будь я на сорок лет моложе и так же хороша, как в молодости, я бы душу продала за один его поцелуй!» – подумала Матильда без тени стыда или смущения.

И тут же погладила Пьера по щеке, надеясь, что этот жест будет воспринят как материнский.

– Ничего не бойся! Я бы почувствовала, если бы Жасент угрожала опасность. Проходи, мой мальчик, присаживайся! Я налью тебе горячего чаю, и все сразу встанет на свои места.

Пьер согласился. Ему не придется больше ждать в одиночестве – уже это его успокаивало. Ни на мгновение он не заподозрил, что Матильда и сама начала волноваться.

«Где она, наша красавица? – спросила она себя. – Господи, защити ее! Сохрани ее для нас, мою Жасент, мою крошку!»

В доме Матильды, в Сен-Приме, в тот же вечер, в тот же час

Пьер поднялся. Ему хотелось вернуться домой, на улицу Лаберж, несмотря на ласковые уговоры Матильды.

– Побудь еще немного, – предложила она.

Судя по всему, Жасент пришлось остаться у пациента и она вернется только завтра. Пьер, как мог, постарался скрыть тревогу, от которой сжималось сердце.

– Тебе предстоит провести еще немало бессонных ночей, мой мальчик, – вздохнула хозяйка дома.

Он с симпатией окинул ее взглядом: тяжелые черные косы с едва заметными ниточками серебристой седины, гордое лицо, темные, почти черные глаза, чуть надменный изгиб полных губ… В молодости Матильда, вероятно, была очень хороша собой, он и сейчас находил ее красивой, несмотря на неизбежные отметины времени.

– Вам, наверное, уже хочется спать, – сказал Пьер.