Навсегда - Катерина Лазарева

А вообще, удивляет, как Мэтт столько всего успел. Он взялся за дело с хваткой профессионала. Со стороны всё выглядит так. Но я не могу избавиться от чувства какого-то подвоха.

Мама не говорит ничего из того, что я не знаю. Она вспоминает, как отчим вернулся после случившегося. Бледный, как смерть. Он успел только сказать, что на него напали и он оборонялся. И всё — потом в дверь вломились жандармы. Его забрали.

Слушая разговор, я резкими вспышками вспоминаю события, свидетельницей которых стала. Отчима увели при мне — я тогда только вернулась с прогулки.

И сейчас остро ощущаю те же эмоции — непонимание, растерянность, неприятие… Отчаяние. Особенно, когда мама слегла. Она даже почти не разговаривала. Мне пришлось искать поддержку у Эндрю — больше не с кем было посоветоваться о возникшей проблеме.

Так я и получила наводку на Мэтта.

За мыслями и воспоминаниями почти упускаю, что разговор заканчивается. Но, к счастью, до меня всё-таки доносится прощание мамы с гостем, а потому я успеваю сориентироваться.

…Я сижу в коридоре, задумчиво листая книгу, когда подходит Мэтт.

— Вы закончили? — тут же спрашиваю, не оставляя ему шанса начать диалог.

— Да. Интересная книга?

Мне показалось, или в его вопросе мелькнула усмешка?..

— Я пока не читала, так, пролистывала, — нахожусь с ответом.

Теперь Мэтт не сможет испытать меня каким-нибудь вопросом о содержании, даже если знает его. И почему вообще вздумал насмехаться? Неужели решил, что я не умею читать? Ну не догадался же о подслушивании…

Впрочем, мне вообще могло показаться, что усмешка была. Проклятые нервы.

— Проводишь меня до крыльца? — не развивает тему Мэтт.

С трудом сдерживаю вздох облегчения — как раз этого сейчас хочется больше всего. И всё равно, что он обо мне думает. Пусть безграмотная, пусть распутная, пусть лицемерка, да хоть наивная… Лишь бы его здесь не было.

Как и полагалось хозяйке, я могла попросить дворецкого проводить гостя. Но он спросил именно меня, и я не решаюсь отказать. В конце концов, нам, возможно, стоит обсудить вчерашнее. Мэтт ведь так и не ответил, согласен ли держать всё в секрете.

Мы молча идём к выходу, и я не знаю, как лучше начать разговор. Сегодня таинственный адвокат кажется вежливо отстранённым, словно ему нет до меня дела. И здесь он только ради своих обязанностей.

Я вдруг интуитивно понимаю — нет необходимости в обсуждении постыдной ночи. Эта тема исчерпана сама собой. Как и почему — непонятно. Мэтт уже пришёл к каким-то выводам, и больше не собирается меня трогать. Будто потерял интерес.

Я должна этому радоваться. Но в душе странным образом неспокойно. Может, потому что Мэтт всё же остаётся непредсказуемым убийцей?

Приняв решение просто молча проводить его и в дальнейшем действовать по ситуации, я облегчённо вздыхаю: вот и дверь. Мы как раз выходим.

Поворачиваюсь, чтобы распрощаться с Мэттом. Не хочу даже вникать, почему он вообще просил меня проводить его. Но на крыльце адвокат вдруг задерживается.

Машинально оглядываюсь: тут никого нет. Мы наедине. С трудом удерживаюсь, чтобы не отступить под его пронзительным взглядом. В ответ не смотрю: опасаюсь увидеть, какое выражение играет в его глазах.

— Думаю, ты всё слышала, но всё же скажу: заседание состоится через неделю, — вдруг разрезает тишину спокойный голос Мэтта. — Я уже почти всё подготовил. Мы выиграем дело.

Странно, но стоило только ему обратиться ко мне, как я чувствую себя намного увереннее. Перестаю бояться. Даже смотрю ему в глаза. И лишь приободряюсь, увидев, что в них почти ничего нет. Равнодушие.

И мне тоже становится всё равно. Например, на то, что он догадался: я подслушивала. Не буду отрицать.

— Спасибо, — только и говорю. И вдруг, неожиданно для себя, добавляю: — Я могу ознакомиться с вашими материалами?

Непонятно, что на меня находит. Сказать такое — открыто признаться ему в недоверии. Что, если он оскорбится и решит не помогать нам больше? Или, чего доброго, раскроет мой вчерашний позор. А может, вообще свернёт шею, как тому мужчине. Тем более, я — ненужный свидетель. Да мало ли что может взбрести ему в голову.

Ужасающие картинки возможной расправы Мэтта надо мной предстают перед глазами. Да уж, мне и вправду стоит действовать осторожнее.

Но он сохраняет спокойствие, будто ничего не случилось.

— Если ты действительно этого хочешь, — говорит и делает шаг ко мне, не сводя глаз с моего лица. — Приезжай завтра в шесть вечера.

Он называет адрес, и я машинально беззвучно повторяю его, шевеля только губами.

— Сопровождение будет лишним, это секретно и должно остаться только между нами, — вдруг добавляет Мэтт.

Затем, не дождавшись ответа, разворачивается и уходит.

А я хмурюсь, осмысливая его предложение. Несмотря на яркие воспоминания об убийстве, почему-то не сомневаюсь — это безопасно. Он не причинит мне вреда. У него изначально были какие-то другие мотивы…

Хотя, остались ли вообще?

С одной стороны, не совсем пристойно молодой леди вроде меня ехать куда бы ни было одной. Но с другой… Я смогу найти способ сделать это. А Мэтт говорил и смотрел так равнодушно, что вряд ли в чём-то заинтересован. Не похоже, что его предложение — намёк на произошедшее между нами ночью.

Глядя ему вслед, невольно вспоминаю, как пылко и отчаянно он целовал меня. Щёки загораются, а сердце ускоряют биение. До сих пор не могу понять, что на меня тогда нашло. Но самое странное — я ведь чувствовала тогда, даже знала — он нуждался во мне. И открыто давал это понять, пусть и не словами.

А сегодня вёл себя так спокойно и безразлично, что это сбивает с толку.

Было бы проще точно знать, что ему нужно.

Впрочем… Зачем об этом думать? Скорее всего, Мэтт просто искушён в том, что касается женщин. Я не раз слышала о таких мужчинах. Говорили, они так искусно изображали любовь, что было сложно винить их жертв в распутном поведении.

Видимо, Мэтт из таких. И всё это стремление ко мне было не больше, чем притворство — чтобы воспользоваться наивной и неопытной дурочкой, которая сама залезла к нему в постель.

Конечно, это говорит о его ужасной беспринципности, никак не сочетающейся с тем образом, который складывался от разговоров людей. Но я ведь и не верила им. И отныне буду прислушиваться только к себе. В конце концов, я единственная, кто знает о ночном убийстве.

Что со всем этим делать, разберусь потом. Сейчас главное — всеми силами добиться освобождения отчима из тюрьмы.

Время сокращается издевательски быстро. По крайней мере, сейчас кажется, что это именно так. Ведь я всё никак не могу решить, что делать.