Метро 2033. Обратный отсчет - Ринат Таштабанов

Поминутно оглядываясь, люди, чьих лиц не разобрать за тупыми масками противогазов, подходят к одному из домов. Слышится матерный окрик высокого человека в ОЗК. Он снимает лямку «АК-74» с плеча, затем поднимает вверх руку со сжатым кулаком. Слышится глухой приказ и, пригнувшись, люди неуклюже разбегаются, прячась за проржавевшими кузовами машин. Боец, замыкающий отряд, сдергивает с плеча СКС и медленно шарит стволом карабина по окнам обгоревших домов, еще не зная, что сам является мишенью…

* * *

«Ну что, крысятки, опять вылезли из своей норы? С прошлого раза еще не наелись?» – спрашивает сам себя человек, одетый в защитный костюм и наброшенную поверх него грязно-белую «кикимору». Сидя под окном в одной из заброшенных квартир многоэтажки, он медленно поворачивает перископную трубу, плотно прижимая монокуляр к панорамному стеклу маски противогаза.

«М-да, – щурится человек, следя за отрядом, – что-то дохлые вы какие-то. В убежище других бойцов не осталось? И с оружием у вас сегодня кисло. Один карабин и автомат, поиздержались совсем? Ну-ну. Как же мне поступить? – человек ухмыляется. – Положить вас друг за другом за десять щелчков или… – перископная труба, обмотанная серым бинтом, смещается немного правее, – поиграть с вами, как в прошлый раз?»

Губы человека расползаются в усмешке.

– Треха, а ты что думаешь? – задает вопрос мужчина, оторвав взор от перископа. Повернув голову, он глядит в противоположный угол комнаты, где на рюкзаке лежит снайперская винтовка Мосина. – Расстояние восемьсот метров. Справимся? – стрелок внимательно смотрит на винтовку, словно это живое существо и она может ответить. – Молчание – знак согласия, да? – стрелок задумывается. – Решено: поиграем. Ты правда не против, а, Треха? – снайпер поворачивается и вновь приникает к монокуляру перископа.

Он видит, как разведчики встают и направляются к одному из подъездов. С трудом отомкнув железную дверь, они один за другим исчезают в черноте проема. Последний человек внезапно оборачивается и, как кажется стрелку, смотрит прямо в окно квартиры, где он прячется. Затем разведчик поворачивается и, оправив лямку рюкзака, скрывается в подъезде.

«Что, родимый, смерть свою почуял? – хмыкает снайпер. – Иди, иди куда шел! Думаешь, я про берлогу вашу не знаю, конспираторы хреновы? Вы бы еще краской на двери намалевали: «Схрон здесь!». Сейчас в подвал залезете, нужду малую и большую справите, фильтры в своих противогазах смените, передохнете и снова в путь отправитесь. Все как обычно, хоть время сверяй. Вот здесь-то я вас и встречу».

Прижавшись спиной к стене, охотник на людей не спеша садится на пенополиуретановый коврик. Выставив таймер наручных часов на полчаса, человек смотрит на «мосинку» и говорит:

– Не осуждай меня, не смотри так! Это не месть, а правосудие. Я же столько раз рассказывал тебе, что произошло в тот день! Ты знаешь, почему они все должны сдохнуть! – в голосе стрелка звенит сталь, мгновение спустя он добавляет: – Не сердись на меня… Устал я, очень устал. Одни мы с тобой остались Треха. Что? – переспрашивает мужчина. – Ты не согласна? Что ты хочешь сказать мне, а?.. Нет, – снайпер качает головой и продолжает свой странный, точно ирреальный разговор. – Она не в счет, – мужчина глубоко вздыхает. – На самом деле, одни мы с тобой в этом проклятом мире… Веришь, вот лег бы здесь сейчас и заснул, только нельзя, дело еще не сделано. – Стрелок с минуту смотрит в одну точку, затем, словно очнувшись от забытья, добавляет: – Холодно что-то здесь, согреемся Треха?

Достав из рюкзака каталитическую грелку, охотник подогревает над пламенем зажигалки сетчатый патрон. Запустив грелку «в работу», он засовывает ее под шкуру «кикиморы». Затем, отстегнув застежку на «липучке» и порывшись в глубоком нарукавном кармане, человек достает запечатанную в пластик фотографию.

– Все ради вас, – снайпер приближает к маске противогаза запаянную в пластик фотокарточку, где засняты трое – миловидная женщина с маленькой девочкой на руках и обнимающий их крепкий мужчина в военной униформе.

Стрелок переворачивает фотокарточку, смотрит на оборот. Его губы беззвучно читают: «Николаю от Ани и Варечки – моему любимому мужчине и лучшему отцу на свете».

Одинокая слеза, скатившись из уголка глаза, стекает по щеке снайпера. Машинально дотронувшись до маски противогаза, Николай произносит:

– Надеюсь, вам там хорошо. Но ничего, скоро мы встретимся, уже скоро… – стрелок закрывает глаза и окунается в бешеный круговорот воспоминаний…

Как же так случилось, что он, прошедший через несколько локальных войн, не спас их, а сам остался жив? Этот вопрос не давал ему покоя последние два с половиной года. Опыт службы в разведроте ВДВ даром не проходит. Снайперов бывших не бывает, особенно если за плечами служба в горячих точках.

В отличие от большинства, как он их называл, «диванных хомячков», Николай в последние годы готовился к чему-то такому. Его нельзя было назвать параноиком или сумасшедшим, но, пройдя через мясорубку войн, он твердо уверовал, что рано или поздно кто-нибудь выпустит ядерного джина из бутылки. Он слишком хорошо изучил человеческую природу, рассматривая глаза врага через прицел СВД.

Война – это лакмусовая бумажка, раскрашивающая людей в разные цвета, но все больше красным и черным. Трудно остаться самим собой, когда видишь, как погибают товарищи. Еще труднее сохранять хладнокровие, вытаскивая то, что от них осталось, из ям и подвалов, превращенных в пыточные. И совсем невозможно сдержаться, зная о том, что теперь ты – ровня богу и в твоей власти решать, кому жить, а кому умирать. Ведь перед пулей все равны, и неважно – генерал ты или рядовой. Цвет крови, как и вываливающиеся из разнесенной головы мозги, у всех одинаковы.

Все имеет начало и конец. Войны закончились. Но, устроившись работать охранником в торговый комплекс, Николай так и не смог забыть того странного пьянящего чувства превосходства над всеми, возникающего где-то там, на задворках сознания, когда после выстрела приклад отдает в плечо, а к цели устремляется смерть, посланная твоей рукой.

Николай стал постоянно ввязываться в стычки с пьяными или подвернувшимися под горячую руку подонками, решившими, что в этой жизни им позволено больше других. Опыт и комплекция позволяли ему утихомирить любого буяна. Но как-то раз Николай перестарался, и очередной «клиент» угодил в реанимацию. Отделавшись легким испугом, он пообещал жене, что больше этого не повторится.

Из охраны он ушел, однако ему повезло: устроился работать инструктором по стрелковой подготовке. Работа не пыльная, а к оружию близко. Именно тогда Николай подсел на «ганзу» и апгрейд оружия. Руки росли откуда нужно, а разрешения на владение и ношение были совсем не лишними. Завязались нужные знакомства, появились друзья, повернутые на оружии. Со временем подтянулись, как они сами себя называли, сурвайеры – или, проще говоря, выживальщики – большие любители порассуждать на тему веселой жизни после прихода белого зверька по имени Песец.

И не важно, каким способом Господь решит покарать своих нерадивых детей – наслав на них огонь или воду, а может, и все вместе сразу. Главное, как говорили эти домашние теоретики – затариться под завязку оружием и «ништяками», переждать, а там кривая судьбы как-то да вывезет, ведь мы – хищники, а не жертвы.