Туман над темной водой - Людмила Мартова

Визит бандитов был намечен на двадцать шестое апреля, но к обеду двадцать третьего она уже разгружала свои пожитки у бабушкиного дома, а ей навстречу спешил сосед, которого она совсем не помнила, Полиект Кириллович.

* * *

Сидя на крылечке, Ирина обдумывала плюсы ее неожиданного деревенского лета. Мысли текли не спеша, и эта плавная неспешность, пожалуй, и была главным плюсом. День начинался рано и казался нескончаемым. Все в нем было подчинено не безумной спешке большого города, в котором нужно было успеть рвануть со старта первым, расталкивая локтями других, добежать до финиша, не упав по дороге, пересечь финишную черту победителем, получить положенные за это «плюшки», успеть потратить их до следующего забега, оттянуться, скидывая напряжение, и бежать дальше, особо не задумываясь о том, что это бег по кругу.

В деревне все было совсем не так. Посаженные растения каждый день выглядели по-новому. В парнике тянулись ввысь огурцы и помидоры. Отцвела черемуха и сирень, опали белым покрывалом лепестки яблонь и вишен, теперь под окном вовсю цвел шиповник, наполняя комнаты ароматом через открытые створки окон.

Время, отведенное на приготовление еды, мытье полов и посуды, возню на огороде, было бесконечным. Это можно было делать сразу, а можно чуть погодя, после прогулки к речке. На берегу Ира плела венки для Ванечки и для себя, а еще они подолгу сидели на деревянных мостках, потому что сынишка мог час опускать и выдергивать из воды пластмассовую удочку с пластиковой же рыбкой. При этом он заливисто смеялся, его мордашка светилась счастьем, а Ира наблюдала за сыном, смежив веки, чтобы в глаза не било жаркое в этом году июньское солнце, и душа ее наполнялась радостью и покоем. Да-да, в деревне ей было спокойно, впервые за много-много лет.

Вечерняя потребность посидеть на крылечке, вслушиваясь в звон комаров, сторонящихся зажженного фумигатора, вошла в привычку. Сын спал в комнате, утомленный обилием деревенских впечатлений, которых неожиданно оказалось гораздо больше, чем в городе. Помимо ловли рыбы в речке нужно еще было успеть понаблюдать за жуком, торопящимся по своим делам, бабочкой, делавшей «крылышками бяк-бяк-бяк» над расцветшим на огороде одиноким ярко-красным маком, построить домик из песка, который откуда-то притащил в построенную им песочницу Полиект Кириллович.

Наблюдать за соседом было тоже удовольствием, правда, оно существовало не для Ванечки, а для самой Ирины. Казалось, Полиект Кириллович никогда не сидел без дела. С утра он уходил гулять со своими собаками то ли в лесок, то ли на болота. Проверять Ирина желанием не горела. Видимо, завтракали собаки тоже во время прогулки, потому что с собой сосед уносил два полных солдатских термоса литров на пять каждый, а обратно возвращался уже с пустыми.

Пока Светлана Георгиевна хлопотала по дому или огороду, сосед косил траву на своем участке, не забывая заодно наведаться и к Ирине, столярничал, сколачивая то новую лавку, то вот песочницу, что-то прибивал, чинил, красил. После обеда он уходил на рыбалку и возвращался всегда с уловом, которым часто делился с Ирой. Он то качал воду, то топил баню, то налаживал антенну на доме.

Вечером, когда Ирина, предварительно предупредив, заходила к соседям посмотреть телевизор или просто поговорить, он какое-то время с удовольствием участвовал в беседе, а потом, присвистнув, снова уводил собак на прогулку, опять прихватывая для них нехитрый ужин, который накладывал в термосы из огромных стоящих на плите кастрюль. Чем именно он кормил своих псов, Ирине подсмотреть ни разу не удалось, да она в общем-то и не любопытничала. В доме пахло тушеным мясом, а собаки выглядели не толстыми, но вполне здоровыми, гладкими, с лоснящейся, хорошо расчесанной шерстью.

На участке, точнее, в вольере, в котором собаки запирались, когда в дом приходили гости, тоже стояли большие миски, видимо, с чистой водой. В общем, жизнь у собак была хорошая, сытая и вольная. И за ту основательность, с которой Полиект Кириллович брался за все дела, Ирина его очень сильно уважала.

После того как соседи узнали ее историю, они прониклись к Ире и Ванечке горячим сочувствием, помогали во всем чем могли. Полиект Кириллович, правда, считал, что она не должна была прятаться и сидеть теперь в деревне сложа руки.

– Что ж ты тут, до морковкина заговенья жить станешь? – горячился он. – Ты женщина молодая, красивая, тебе в цивилизацию надо. Ладно, лето, погода хорошая, а осенью? Дожди зарядят, глина размокнет, потом снег выпадет. Нет, воздухом надышитесь – и надо тебе домой возвращаться, решать свои проблемы. Ни одно важное дело само собой не сделается.

– Если бы я знала, что предпринять, я бы и убегать не стала, – слабо сопротивлялась Ирина. – Нет у меня таких знакомых, чтобы могли мне помочь. Нет, я уж тут пересижу, пока все аукционы не закончатся, а потом вернусь. Хочется верить, что про меня к тому моменту забудут.

Полиект Кириллович только качал головой, лысой, похожей на шар для боулинга, а Светлана утирала глаза уголком фартука, который, кажется, не снимала ни днем ни ночью, – сочувствовала.

Свет в доме Куликовых гас довольно рано, часов в десять вечера, не позже. Это сидящая на крылечке Ирина видела отчетливо. Сама она уходила спать около одиннадцати, когда сменившая дневную жару прохлада, в свою очередь, уступала место холодному дыханию ночи. Плечи, открытые всем ветрам легким сарафаном, покрывались мурашками, начинали подмерзать ноги, и Ира, задув спиральку фумитокса, уходила в дом, заперев дверь изнутри на тяжелый, надежный засов.

Вот и сегодня она все пыталась заставить себя встать с крыльца, на котором ей так славно сиделось, но отчего-то медлила, не в силах оторвать взгляд от пламенеющего на краю деревни заката. Ну надо же, уже середина июня, скоро два месяца, как она живет здесь, в деревне, откуда такой далекой, такой эфемерной кажется вся ее предыдущая жизнь.

Ира помнила, что и раньше, в детстве, на каникулах, у нее частенько возникало такое чувство полной отрешенности, отрезанности от всей привычной жизни. Школа, родители, друзья и подружки казались оставшимися где-то далеко-далеко, а реальными оставались только плеск воды в реке, звук молочной струи, ударяющей в ведро, запах свежеиспеченного хлеба и картина огненного заката.

Или это гены дают о себе знать таким вот странным образом? Тот самый неведомый голос крови, в который в их семье никто не верил. Особенно родители. Для отца не существовало ничего, кроме его работы. Он мог сутками вообще не вставать из-за микроскопа, проводя в лаборатории все свободное время. А мама давно привыкла считать своей аккуратную, ухоженную пастораль немецкого городка, в которой, на Ирин взгляд, было совсем не за что зацепиться глазу. Ей в Германии больше всего не хватало простора. Того самого простора, которого здесь, в деревне Заднее, было сколько душе угодно.

Неожиданно послышался странный звук. То ли треск сучьев под чьими-то ногами, то ли приглушенный возглас. Ирина тут же напряглась. За два месяца она привыкла к царящей в округе абсолютной тишине, никогда не прерываемой новыми звуками. Треск повторился снова, словно кто-то шел, стараясь остаться невидимым и неслышимым для постороннего уха.