Конкурс красоты в женской колонии особого режима - Виталий Ерёмин
Шрифт:
Интервал:
Сказав эти слова, Михаил обнаружил, что рядом с ними стоит какой-то майор. Лет сорока пяти, большой, с хитрыми глазами.
– Это Валерий Сергеевич Гаманец, начальник оперчасти, – представила его Жмакова.
– Иначе говоря, кум, – со смешком назвал себя Гаманец и церемонно поинтересовался. – Каковы первые впечатления?
Мэри скептически скривилась:
– Тюрьма – не курорт, так у нас говорят.
– Мы тоже так говорим, – рассмеялся опер.
Леднев повернулся к Жмаковой:
– По-моему, вы начали интересную тему. В чем же еще отличие женщины преступницы?
– А вы посмотрите, как они следят за вами, – ответил вместо Жмаковой Гаманец. – Как хищные кошки. Улавливают слабинку и начинают на ней играть. Помню, однажды осужденная наделала на швейном производстве много брака, и я написал на нее докладную. Я просто обязан был это сделать. Я слова плохого ей при этом не сказал. А она взяла и выпила раствор хлорки. Еле откачали.
– И в то же время могут быть безразличны ко всему, даже к своей судьбе, – добавила Вера Дмитриевна. – Одна участница бунта пока шел суд, спала, и только в «воронке» спросила, сколько же лет ей добавили.
– А можно с кем-нибудь поговорить? – спросил Леднев, когда они пошли к другой локалке.
– Будьте осторожны! – предупредил Гаманец. – Даже к кормушке не следует приближаться слишком близко. Могут чем-нибудь окатить…
Жмакова подозвала трех молодых женщин.
– Скажите что-нибудь о себе, – попросил Леднев. – Как вы впервые попали в колонию? Кого в этом вините? Что думаете о своем будущем?
Одна женщина ответила за всех троих:
– Записывайте. Впервые попали по вине мужчины. Освободились и снова попали по вине мужчины. Выйдем и снова попадем по той же причине. – Добавила вполголоса, с хитрым выражением лица. – Ну, кто еще вам об этом скажет? «Мальборо» еще осталось?
Мэри сунула за решетку пачку сигарет.
Арестантка с достоинством взяла, закурила, с наслаждением затянулась и по-свойски предупредила Леднева:
– Тут у нас год назад сантехник на зону вошел. И потерялся. До сих пор ищут.
Репетиция шла полным ходом. Пел хор, все женщины были в красивых белых платьях. Следом началась казачья пляска, участвовавшие в ней женщины выглядели вылитыми мужиками. Потом к пианино села на редкость симпатичная девушка и в хорошем темпе сыграла Полонез Огинского. Сидевший в седьмом ряду подполковник Корешков похлопал в ладоши и спросил:
– Лариса, а что у тебя на бис?
Девушка сыграла «К Элизе» Бетховена. Начальник колонии слушал с видом знатока.
– Это наша достопримечательность, Лариса Каткова, – сказала Жмакова. – Самая молодая особо опасная рецидивистка страны. ООР ей поставили на личное дело в 21 год. Села за кражу, потом раскрутилась за массовую драку, потом за участие в лагерном бунте. В общем, прошла двойную раскрутку. У нас она уже пять лет. Красивая, правда?
Они сели втроем в заднем ряду. Мэри вынула из рюкзачка длинный телеобъектив, приладила его к фотоаппарату и начала снимать.
На сцену вышли Мосина и Агеева. Они спели модный шлягер. Каткова аккомпанировала им с раздраженным видом и дважды сбилась.
Корешков был недоволен:
– Лариса, в чем дело? Давайте повторим этот номер.
Фаина и Лена снова спели хорошо, а Лариса снова сбилась. Со злостью захлопнула крышку пианино.
– Все, больше не могу! Тут посторонние. Я отвлекаюсь.
– Лариса, не капризничай! – прикрикнул Корешков. – Иди сюда. Сядь и успокойся.
– У меня голова разболелась. В конце концов, это дело добровольное, – в голосе Катковой послышались слезы.
– Тебе не дорога честь колонии? – строго спросил начальник колонии.
– Что? – скривилась Лариса. – Чья честь?
Здороваясь с гостями, начальник колонии встал. Он был выше и плотнее Михаила. Простое, мягкое, с правильными чертами лицо. На полных щеках угадывались ямочки. Он выглядел воплощением добродушия.
– Прогон закончен, – объявил Корешков.
Артистки высыпали из-за кулис на сцену и обступили его. Начали просить, чтобы он разрешил им немного потанцевать. Упрашивали совсем как дети:
– Ну, гражданин начальник. Ну, пожалуйста. Ну, хоть полчасика.
Корешков переглянулся с Жмаковой и махнул рукой. Тут же заиграла радиола, полилась томная музыка. Но заключенные почему-то не спешили танцевать.
– Сейчас мы уйдем, они убавят свет и будут танцевать в полумраке свою ламбаду, – шепнула Вера Дмитриевна.
– Можно это поснимать? – азартно спросила Мэри.
– Нет-нет, – запротестовал Корешков. – Женщины будут против.
Каткова неожиданно сказала:
– С чего вы взяли, гражданин начальник? Пусть поснимает. Лично я не против.
– Нет, – отрезал Корешков. – И повернулся к гостям. – Это же нарушение режима. Я уж так, по доброте душевной разрешаю. Все-таки женщины старались. В другой раз плохо будут выступать. Пусть танцуют. А вам я покажу кабинет релаксации. Такого у вас в Америке наверняка нет. – Он окликнул Каткову и сказал ей приказным тоном. – Лариса, ты идешь с нами.
– Зачем? – возмутилась Каткова. – Чего я там не видела?
– Ты идешь с нами, – с улыбкой процедил подполковник, показывая Катковой глазами, что ей не стоит вести себя вызывающе.
В кабинете релаксации Корешков объяснил, что здесь проходят курсы психотерапии не только заключенные, но и сотрудники.
– Это мое самое любимое место в колонии. Давайте расслабимся.
С этими словами Николай Кириллович первым погрузился в кресло, надел наушники и закрыл глаза. Его примеру последовали Жмакова и Гаманец. Каткова сделала то же самое, только с демонстративным отвращением. На стене засветился экран, появились слайды с изображениями природы, из наушников полилась мелодия Сен Санса «Лебедь», и послышался голос психолога:
– Заняли удобную позу. Успокоились. Дыхание ровное. Все тело расслабилось. Все посторонние мысли ушли. Управляйте своим самочувствием. Я спокойна, я расслаблена. Я – птица. Я парю над землей. Рядом облака. Я опускаюсь все ниже и ниже. Плавно приземляюсь. Лес. Тишина. Поют птицы. Журчит ручей. Моросит мелкий дождь. Сижу под деревом и думаю о своей судьбе. Обдумываю свое прошлое. Прошлое особенно похоже на дождливую погоду. Дождь льет не переставая. Все вокруг серо и мрачно. Сырости не видно конца. На душе зябко. Эта неуютная жизнь на свободе. Вечная неустроенность и неопределенность. Никакой цели, никаких перспектив. Жизнь, как у зверя. И предчувствие нового срока…
Корешков, Жмакова и Гаманец сидели с закрытыми глазами и слушали очень серьезно. А на губах Катковой блуждала язвительная усмешка.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!