Никогда_не... - Таня Танич

Курить в постели — о да! Не с этим ли я борюсь, закономерно опасаясь, что как-нибудь сожгу себя заживо? Чтобы противодействовать глупой привычке, тут же поднимаюсь и отхожу на пару метров, утаскивая с собой пепельницу.

Мое новое место для курения — широкий подоконник среднего окна, одного из троих, равномерной удаленный как от кровати, так и от рабочей зоны. Поджечь камеру и инструменты я опасаюсь больше, чем поджечь себя.

Зажав сигарету в зубах, левой рукой открываю небольшую раму, одну из многих в окне, правой включаю блютуз, чтобы сконнектить телефон и колонку. Душа требует чего-нибудь подрайвовее, какого-нибудь злого и забористого рок-н-ролла. Быстро нахожу то, что мне надо и блаженно вдыхаю дым, прислушиваясь к голосу Гарика Сукачёва: «Ну а мы, ну а мы — педерасты, наркоманы, фашисты, шпана. Как один социально опасны, и по каждому плачет тюрьма!»

Улыбаюсь, как будто мне лично посочувствовала вся Бригада С и подпеваю:

— И мы катимся вниз по наклонной с точки зрения высших сфер, — глубокая затяжка, глоток виски… как же хорошо… — Молодежные группировки берут с нас дурной пример!

Любимая музыка — лучше любого терапевта. И компания Джека Дениэлза, конечно же.

Не выпуская сигарету изо рта, ставлю песню на повтор, наливаю новый стакан виски и иду готовить. Хорошая из меня хозяюшка, хоть кулинарное шоу снимай.

Козел Антошка все более презрительно смотрит на меня со стены.

— Если что не нравится — можешь валить нахер! — объявляю ему сквозь зубы, двумя руками отламывая курице ноги. — Хотя, куда ты денешься, ты же мертвый. И, знаешь, по-моему, не только ты. Только до тебя дошло, а до остальных — ещё нет. Ну и черт с ними!

Сейчас мне не до высоких материй. Мне нужно расправиться с этой курицей, запечь ее, или сварить, или изжарить. Два пирожка с капустой — все, что мне смогли продать из готовой еды, — не радуют мой пустой около суток желудок. А еще, кажется, что они растворились в виски во мне, не успев даже перевариться как следует.

— Так. Я могу, я могу. Я готовила себе в общаге. И даже после универа готовила. Сейчас мы тебя чем-то зальём… Сметаной какой-нибудь. Или вискариком… — говорю я курице перед тем, как четвертовать её острым тесаком.

Моя склонность общаться со всем, что попадётся под руку, начинает вызывать беспокойство. Скорее бы Настя вышла на связь, я рискую не дожить в добром здравии до ее звонка. Смотрю на смарт-часы и стону в голос, не стесняясь. Без пятнадцати семь вечера. Время в этом чертовом городке тянется по каким-то дурацким законам, в несколько раз медленнее. Пока настанет одиннадцать часов, когда мы договорились созвониться с Настеной, я успею несколько раз сойти с ума.

— Вот так, отправляйся! — даю прощальное напутствие курице, по частям запихивая ее в чашу мультиварки, поливая, как обещала, и сметаной, и виски. Я так и не смогла выбрать наиболее подходящий ингредиент.

Произнося про себя молитву всем кулинарным богам, искренне надеюсь, что моя затея увенчается успехом. Пока я здесь, готовить придётся регулярно. Мне не удалось ни поужинать в городе, ни узнать у местных хоть какой-нибудь совет или рекомендацию, где это можно сделать.

В первом же кафе-наливайке, которое я не признала сразу, обманувшись вывеской «Пельменная», из закусок мне смогли предложить только сухарики, орешки и солёную рыбу. А еще пиво, паленый коньяк и местный самогон на выбор. Плюс весьма сомнительную, но весьма оживившуюся при моем появлении компанию. Еле вырвавшись на свободу, я твёрдо решила, что не готова к такому дружелюбию. Никаких больше пельменных. Пойду туда, где собирается самая приличная и хозяйственная публика — в местный гастроном.

Пешком от моего жилья ближе всего до окраины, поэтому я даже не надеюсь встретить супермаркеты, пара из которых есть только в центре. Ищу и нахожу самый настоящий гастроном — типичный магазинчик из тех, которые мало изменились со времён моего детства. Тяну на себя старую, если не старинную железную дверь с деревянными вставками, на одной из которых, если меня не обманывает зрение, все еще вырезаны серп и молот.

Да, восемнадцать лет пролетели, не задев это место. В нем все такие же холодильники, витрины еще советского образца, в углу виднеется автомат с газировкой — к несчастью, неработающий. Очень жаль. Я бы с удовольствием выпила сейчас сладкой грушевой воды с сиропом — по моим воспоминаниям она была гораздо вкуснее всяких буржуйских кока-кол.

Внутри, как и много лет назад, стоят приятный полумрак и пустота. Полки до сих пор почему-то заставлены наполовину, на самом видном месте — многочисленные россыпи консервов, сгруппированных в причудливые пирамиды. В голову сразу закрадывается мысль о тех, кто их выкладывал, и не жалко ли им было своего времени. Хотя… О чем это я? Свободного времени здесь преступно много, так что можно понять местный народ, добровольно строящий пирамидки из тюльки.

Как всегда, в подобных магазинах наличествует уставшего вида продавщица и несколько постоянных покупательниц, которые ведут доверительный разговор с подругой по ту сторону прилавка. Быть с продавцом в хороших отношениях всегда считалось у нас хорошим тоном и принадлежностью к высшей касте. Так для тебя и припрятать кое-что могут, и вовремя предупредить, если несвежее, и обвешивать будут без наглости, по-человечески.

Ни капли не смущаясь такой кумовской атмосферы, я уверенно иду к старожилкам города, понимая, что нашла тех, кто мне был нужен. Уж эти хозяюшки точно расскажут о всех самых лучших точках и я буду знать, куда ходить за сметаной, а куда — за мясом. Судя по ассортименту этого магазинчика, покупать все нужные продукты в одном месте у нас до сих пор не принято.

Подружки-хозяюшки смотрят на меня пристально и неприязненно, окидывая с ног до головы взглядом «Ты чьих будешь?» Удивительный излом сознания в наших краях — заходить в кафе или магазин, если ты одна или никого здесь не знаешь, считается едва ли не грубостью. Как будто пришёл без приглашения в гости не на свою территорию.

Надеюсь, что на меня эти правила больше не распространяются. Будучи подростком, я ходила только в магазины и на рынок в своём районе, так что в неуважении к традициям меня нельзя упрекнуть. Сейчас же я вообще приезжая. Почти туристка. Для меня могут быть особые скидки в отношении, на которые я продолжаю надеяться, но зря.

Никогда не стоит ходить в гости без приглашения. В этом я убеждаюсь, когда под все более неодобрительные взгляды подхожу к прилавку, о который, опершись монументальной грудью, на меня смотрит продавщица. На ее лице так ясно написан вопрос «Че приперлась?», что единственным адекватным ответом могут быть только смущенно потупленные глаза и невнятное блеяние: «Я… Это… А можно булку хлеба?»

И все бы хорошо, если бы я умела так делать. Но сколько себя помню, в ответ на откровенное разглядывание — в саду, в школе, в поликлинике, я могла только нагло пялиться в ответ, лыбиться и говорить: «Здрасте! А я — к вам!» Смолчать или опустить глаза было совершенно невозможно. Это все равно, что не дать сдачи обидчику или уступить, когда тебя оскорбляют. Потом полночи спать не будешь, станешь вертеться на одном месте, а утром обнаружишь, что ищешь топор, припрятанный в кладовке, чтобы пойти и продолжить разговор.