Нова. Да, и Гоморра - Сэмюэл Дилэни

— Мыш, что такое для тебя иллирий?

Мыш подумал.

— Моя сиринга играет на иллириевой батарейке. Я знаю, что здесь его используют для разогрева лунного ядра. Кажется, иллирий как-то связан со сверхсветовым приводом?

Кейтин закрыл глаза:

— Ты зарегистрированный, проэкзаменованный, профессиональный киберштырь, как я, да? — (На «да» глаза открылись.)

Мыш кивнул.

— Ну что — за перерождение системы образования, в которой знать означало прежде всего понимать, — пропел Кейтин мерцающей тьме. — Где ты, кстати, учился на кибера — в Австралии?

— Ыххым.

— Заметно. Мыш, в батарейке твоей сиринги куда меньше иллирия, раз в двадцать — двадцать пять меньше, чем, скажем, радия в люминесцентной краске в цифрах на циферблате радиевых часов. Сколько работает батарейка?

— Должна — до пятидесяти лет. Они дико дорогие.

— Иллирий, потребный для плавки ядра этой луны, измеряется в граммах. Чтобы разогнать звездолет — то же самое. Количество добытого и используемого иллирия во Вселенной исчисляется восемью или девятью тысячами килограммов. А капитан фон Рэй намерен привезти семь тонн!

— Видимо, для «Красного смещения» это лакомый кусочек.

Кейтин ответил глубоким кивком:

— Нельзя исключать.

— Кейтин, что такое иллирий? Я часто спрашивал, в Куперовке, но мне говорили, что для меня это слишком сложно.

— Мне в Гарварде твердили то же самое, — сказал Кейтин. — Психофизика, уровень семьдесят четыре и семьдесят пять. Но вот я пошел в библиотеку. Лучшее определение дал профессор Пловневский в докладе, сделанном в Оксфорде в две тысячи триста тридцать восьмом и, тремя неделями позже, перед Королевским обществом. Цитирую: «По сути, джентльмены, иллирий — это что-то!» Счастливая случайность ввиду заскорузлого языка или глубокое понимание тонкостей английского — кто знает? Словарное определение, если я верно помню, звучит примерно так: «…общее название для группы транстрехсотых элементов с психоморфическими свойствами, гетеротропных со многими обычными элементами, а также с мнимым семейством между сто седьмым и двести пятьдесят пятым элементами таблицы Менделеева». Как у тебя с субатомной физикой?

— Я всего лишь никчемный киберштырь.

Кейтин поднял мерцающую бровь:

— Ты в курсе, что, если двигаться по атомным номерам после девяносто восьмого, элементы становятся все менее стабильными, пока мы не доходим до посмешищ вроде эйнштейния, калифорния, фермия с периодом полураспада в сотые доли секунды — а если пройти чуть дальше, то и в сотые тысячных долей секунды. Чем дальше в лес, тем нестабильнее. По этой причине все семейство между атомными номерами сто и двести девяносто восемь нарекли — неверно — мнимыми элементами. Они вполне реальные. Просто с нами остаются ненадолго. Однако в районе двести девяносто шестого элемента стабильность снова ползет вверх. На трехсотом мы возвращаемся к периоду полураспада в десятые доли секунды, еще через пять-шесть элементов начинается целое новое семейство с почтенным полураспадом в миллионы лет. Атомные ядра этих элементов неимоверны, а сами они — очень редкие. Но еще в тысяча девятьсот пятидесятом году были открыты гипероны, элементарные частицы больше протонов и нейтронов. Эти частицы — носители энергии связи, она удерживает суперъядра от распада, как обычные мезоны удерживают от распада ядро в более привычных элементах. Эта-то группа супертяжелых и суперстабильных элементов и наречена общим названием «иллирий». И снова цитата из умницы Пловневского: «По сути, джентльмены, иллирий — это что-то!» Как сообщает нам Вебстер, иллирий и психоморфический, и гетеротропный. Полагаю, это такой хитрый способ сказать: иллирий значит многое для многих. — Кейтин развернулся спиной к ограде и сложил руки на груди. — Интересно, что он значит для нашего капитана.

— Что такое «гетеротропный»?

— Мыш, — сказал Кейтин, — к концу двадцатого века человечество столкнулось с полной фрагментацией того, что звалось в те годы «современной наукой». Континуум полнился «квазарами» и неопознанными источниками радиоизлучения. Элементарных частиц было больше, чем создаваемых из них элементов. А замечательно устойчивые соединения, много лет считавшиеся невозможными, вроде KrI4, H4XeO6, RnF4, синтезировали направо и налево; благородные газы оказались не такими уж благородными. Концепция энергии, воплощенная в квантовой теории Эйнштейна, отличалась ровно такой же корректностью и вылилась в такое же множество противоречий, как тремя веками ранее теория, по которой огонь есть высвобождающаяся жидкость именем «флогистон». «Мягкие науки» — прекрасное названьице, не так ли? — все пошли вразнос. Опыт, открытый психоделиками, так и так заставлял всех подвергать сомнению все, и только через сто пятьдесят лет этот раздрай свели в какое-то подобие внятного порядка великие светила синтетических и интегративных наук, которые обоим нам известны слишком хорошо, чтобы я оскорблял тебя их упоминанием. И ты — кого учили, на какие клавиши жать, — желаешь, чтобы я — продукт многовековой образовательной системы, основанной не просто на передаче информации, но на целой теории социальной адаптации, — за пять минут галопом по Европам рассказал тебе о развитии человеческой науки в последнюю тысячу лет? Ты хочешь знать, что такое гетеротропный элемент?

— Капитан говорит, мы должны быть на борту за час до рассвета, — рискнул Мыш.

— Да не тревожься ты так. У меня талант к непредусмотренному синтезу. Ну-ка, поглядим. Сначала была работа де Бло во Франции в двухтысячном, он представил в ней первую, еще сырую шкалу и в основном точный метод измерения психического замещения электро…

— Бред какой-то, — проворчал Мыш. — Я хочу понять про фон Рэя и иллирий.

Мягкий шелест крыльев. Черные тени на дорожке. Держась за руки, появились Себастьян и Тййи. Питомцы путались у них под ногами, взлетали повыше. Тййи спихнула с локтя одного; тот воспарил. Двое сражались за плечо Себастьяна. Один уступил, и довольный зверек захлопал крыльями, встрепывая светлые волосы ориентала.

— Эй! — продребезжал Мыш. — Вы идете на корабль, да?

— Мы идем.

— Одну секунду. Вы в курсе насчет фон Рэя? Слыхали про него?

Себастьян усмехнулся, а Тййи уставилась на Мыша серыми глазами.

— Мы из Федерации Плеяд же, — сказала она. — Мы со зверями под Тусклой, Мертвой Сестрой, стая и хозяин, рождены.

— Тусклой? Мертвой Сестрой?

— Плеяды в стародавние времена называли Семью Сестрами, потому что с Земли видны только семь из них, — объяснил Кейтин насупленным бровям Мыша. — За пару веков до Рождества Христова или около того одна из видимых звезд стала новой и погасла. Теперь на ее внутренних обугленных планетах стоят города. Жара хватает, чтобы сделать планеты обитаемыми, но не более того.

— Нова? — сказал Мыш. — А что с фон Рэем?