Три недели страха - Си Джей Бокс

Последовал краткий разговор о погоде и транспортном движении на пути в наш район — незначительном на уик-энд. У Морленда был глубокий звучный голос и приятный южный акцент. Я попытался угадать происхождение судьи и поместил его где-то в Теннесси или Южной Каролине. Во время разговора он смотрел прямо на собеседника, и это меня успокаивало. Гэрретт и Мелисса молчали.

— Дороги будут свободными до вечерней игры, — сказал я. — Потом начнутся пробки.

Морленд улыбнулся и кивнул.

— У нас сезонные билеты. В течение пятнадцати лет я не пропускал ни одной игры «Бронкос» с «Рейдерами». Что касается меня, то мне все мало побед «Бронкос». Простите, вы не фанат «Рейдеров» — я не оскорбил вас?

— Я не фанат «Рейдеров», — ответил я, на мгновение пожалев об этом.

— Ну, — улыбнулся Морленд, — тогда между нами определенно есть нечто общее. С тех пор как я приехал сюда учиться в Колорадском университете в Боулдере, я узнал, как много значат «Бронкос» для тех, кто живет здесь. «Бронкос» — наш оселок, наш способ установления общих связей и интересов. Даже те, кто не любит футбол, следят за «Бронкос», так как выигрыш означает для каждого прекрасное настроение в начале недели, а проигрыш — ворчащих водителей и раздраженное обслуживание в магазинах.

После этого контроль над ситуацией перешел от меня к Джону Морленду.

Я пытался равняться на Мелиссу, но она не помогала мне. Вместо этого она внимательно наблюдала за Морлендом и Гэрреттом — особенно за последним. Несомненно, она замечала в его чертах сходство с Энджелиной, а может быть, старалась представить его в качестве биологического отца. Я видел, что Гэрретт украдкой бросает на нее взгляды — хищные взгляды, скользящие вверх от голых ног в сандалиях и лежащих на коленях рук к груди под белой безрукавкой и свитером. Мне с трудом удавалось заставить себя не реагировать на это.

— Думаю, нам лучше перейти к делу, — сказал я, вероятно, слишком резко. Довольно болтовни и взглядов на мою жену!

— Да, — почти печально произнес Морленд.

Казалось, комната внезапно стала стерильной.

Мелисса и Морленд выпрямились. Только Гэрретт остался в расслабленной позе на кушетке с рукой на валике, продолжая разглядывать что-то на потолке, когда не смотрел на Мелиссу.

— Насколько мы понимаем, — продолжал я, — вы связались с агентством по усыновлению по поводу нашей дочери Энджелины.

Морленд кивнул.

— Согласно данным миссис Перала из агентства, Гэрретт не желает подписывать бумаги, дающие нам полную опеку над Энджелиной. Это явилось для нас страшным потрясением. Агентство утверждает, что такое происходит у них впервые. Конечно, вы понимаете, что мы не представляли, что кто-то может ждать восемнадцать месяцев, а потом сделать заявление.

Гэрретт не смотрел на меня. Он по-прежнему чередовал изучение потолка с беглыми взглядами на мою жену. Морленд сидел неподвижно, но я видел по быстрой пульсации на его виске, что он становится возбужденным.

— Мистер Морленд, — сказал я, — мы любим Энджелину, и она любит нас. Мы единственные родители, которых она знает. Биологическая мать выбрала нас из нескольких весьма достойных пар, а мы сделали все возможное, чтобы обеспечить девочку любящей семьей и домом. Мелисса ушла с работы, чтобы посвящать ребенку все время. Она мать Энджелины. — Я не добавил, что я ее отец. Сейчас не было причин восстанавливать против нас Гэрретта, который, как мне казалось, на нашей стороне.

— Мы надеемся, что вы и Гэрретт, встретившись с нами и увидев наш дом, согласитесь подписать бумаги.

Мне нравилось то, как Морленд меня слушал, и я заметил, что его взгляд скользнул по комнате, когда я упомянул наш дом.

Меня ободрили его слова:

— У вас очень приятный дом, и я не сомневаюсь в вашей искренности.

Потом это пришло:

— Но…

Краем глаза я увидел, как Мелисса вздрогнула.

— … У нас другая точка зрения. — Морленд указал на Гэрретта. — Мой сын совершил ужасную ошибку. Мне стыдно за него. Его матери Келли стыдно за него. Ему самому стыдно за себя. Такое поведение — черное пятно на нашей семье. Тогда у него были плохие друзья, и они сбили его с толку. Больше он с ними не дружит. Вот почему мы отослали его на время. Мы хотели, чтобы он повзрослел и стал мужчиной. Но Гэрретт и наша семья, мы не можем избежать ответственности за его глупое поведение в юности. С этой ситуацией мы должны разбираться сами, в кругу семьи. Мы хотим воспитывать нашего ребенка в нашей семье.

Я не мог найти слов. «Нашего ребенка»!

— Мистер и миссис Мак-Гуэйн, — продолжал Морленд, склонившись вперед на стуле и переводя взгляд с меня на Мелиссу, — думаю, вы знаете, что я федеральный судья. Я известен, как строгий, но справедливый блюститель закона. Я верю в ответственность за свое поведение. Если я хочу что-нибудь передать моему сыну, так это чувство ответственности. Гэрретт ответствен за зачатие и рождение этого ребенка. Пожалуйста, не поймите меня превратно. Я ничего не имею против вас или вашей жены. Очевидно, вы любите девочку и предоставили ей чудесный дом и чудесное окружение. Мне жаль, что это произошло. Я искренне сожалею. Мы не знали о нашей внучке, пока я не нашел письма из агентства по усыновлению в комнате Гэрретта. Он даже не вскрыл их. — Судья бросил испепеляющий взгляд на сына, который закатил глаза. — Уверен, что вам могли бы предложить и других детей?

Его слова звучали почти рассудительно.

«Ну, Мелисса! — мысленно взмолился я. — Скажи что-нибудь!» Но она вместо этого изучала Морленда с холодным любопытством.

— Мистер Морленд, — заговорил я как можно мягче, — вы просите о невозможном. Энджелина была нашей дочерью девять месяцев, не говоря уже о семи месяцах, которые мы провели с биологической матерью, ожидающей родов. Мы одна семья. Мне незачем указывать, что в течение всего этого времени мы ничего не знали ни о Гэрретте, ни о вас. Если бы вы позаботились, мы могли бы связаться с вами. Приходить сейчас сюда просто неразумно.

Морленд сочувственно кивнул:

— Я знаю, что это будет очень трудно для вас. Я также знаю о ваших финансовых издержках.

Я почувствовал, что начинаю ерзать.

— Я произвел некоторые изыскания, мистер и миссис Мак-Гуэйн. Я знаю, что процедура усыновления стоила вам двадцать пять тысяч долларов. Я знаю, что миссис Мак-Гуэйн больше не работает, что заслуживает восхищения. И я знаю, мистер Мак-Гуэйн, что жалованья в пятьдесят семь с половиной тысяч в год недостаточно для содержания такого дома и семьи. Я сочувствую вам обоим, но мы поняли, как глубоко вы в долгу и как это неприятно. Я готов покрыть все ваши расходы, в том числе по усыновлению другого ребенка.

Его осведомленность свела на нет нашу тщательную подготовку к встрече. Я бросил взгляд на Мелиссу. Ее лицо превратилось в гипсовую маску. Взгляд был твердым и напряженным, какого я никогда не видел. Он ободрял и пугал меня одновременно. Меня удивляло, что она молчит, а я не бросаюсь через стол на судью.