Тень Голема - Анатолий Олегович Леонов

Мейрик бросил рассеянный взгляд в сторону происходившего на площади и с трудом узнал в грязном, испуганном оборванце Уильяма Шепарда – наглого торговца мясом с местного рынка. Десять дней назад этот лоточник, не будучи истинным джентльменом, наплевал на правила приличия и выставил свой товар прямо на улице, перегородив тем самым изрядную ее часть. По случайности карета Мейрика, проезжая мимо, сбросила в придорожную грязь два куска отборной говядины. В начавшейся перебранке Шепард, размахивая разделочным ножом, похожим на абордажный тесак, и примкнувшая к нему толпа остановили карету и потребовали возместить лавочнику нанесенный убыток, оценив его в невероятные 5 фунтов и 40 шиллингов – сумму, за которую легко можно было купить целое стадо коров с пастухом в придачу!

Криспин Хайд, будучи не самым покладистым малым в городе, мрачно озирая возбужденную публику, невольно потянулся к пистолетам, спрятанным в кучерском рундуке, но Мейрик – прожженный торгаш и опытный дипломат – отважился на переговоры, которые блестяще завершил спустя полчаса, выплатив «пострадавшему» всего один шиллинг!

И вот толпа, яростно защищавшая попранную честь и достоинство «честного» лавочника Уильяма Шепарда, спустя десять дней с пылким азартом уже готова была до смерти забить его у позорного столба за наглую продажу покупателям собачьего мяса под видом отборной баранины.

Поддавшись общему настроению, мстительный Криспин, свесившись с облучка кареты, вырвал из рук стоявшего поблизости босоногого мальчишки тухлую, источающую яростное зловоние ставриду и твердой рукой послал ее в голову провинившегося мясника. Слякотная рыба с чавкающим звуком врезалась в лоб осужденного, измазав лицо мерзкой жижей из гнилых кишок и полуразложившейся плоти. Ее куски под веселый хохот толпы разлетелись в разные стороны, едва не сбив фетровою шляпу с головы констебля. Полицейский невозмутимо отряхнул свой головной убор, благоразумно отодвинувшись от истязаемого, на которого, как по команде, посыпалось все, что можно было добросить, быстро превратив лицо в одно кровавое месиво.

– Поехали! – брезгливо поморщился Мейрик, услышав истошный вой лоточника, и, слегка коснувшись концом трости спины кучера, скрылся внутри кареты.

Криспин Хайд ловко щелкнул поводьями, и лошади, нервно всхрапывая, тронулись в путь, осторожно выбираясь на свободную часть улицы. На этот раз дорога заняла немного времени. Не проехав и ста ярдов, повозка миновала деревянный частокол Уайтхолла и остановилась у длинной коновязи, тянущейся посередине Кинг-стрит почти до самых Дворцовых ворот.

Вся правая сторона улицы была огорожена крашеным палисадом, за которым по праздникам проводились рыцарские ристалища, а левая сторона – плотно застроена приземистыми домами, каждый из которых представлял собой либо таверну, либо кофейню, с недавних пор заменившую лондонским джентльменам все другие места встреч, споров и обмена мнениями. Считалось, что чашечка кофе прекрасно справлялась с последствиями утреннего похмелья! Это обстоятельство быстро снискало ему любовь и уважение всего мужского населения Лондона, а вот женщины, напротив, относились к новомодному напитку с большим подозрением, полагая, что кофе лишал их душевного спокойствия и телесных сил.

Мейрик выбрался из кареты и, стуча тростью по мостовой, скрылся в проеме широко распахнутых дверей «Папской головы», считавшейся лучшей таверной на Кинг-стрит. Внутри соблазнительно пахло табаком, жареным мясом и можжевельником. Мейрик огляделся. Смайт сидел в дальнем углу большого зала, удобно разместившись на широкой лавке, обложенной маленькими бархатными подушками, и листал свежий номер «Меркурия»[13].

– О чем сегодня пишут? – спросил у него Мейрик, бесшумно приблизившись.

Смайт – сухой благообразный старик шестидесяти лет – бросил на приятеля отстраненный взгляд, щелкнул пальцем по газете и бесстрастно прочитал:

– Прошлой ночью несколько лондонских джентльменов повстречались с тележкой чистильщиков выгребных ям, заполненной испражнениями, собранными со всей округи. Молодых джентльменов настолько оскорбило зловоние, от нее исходящее, что они, обнажив шпаги, закололи всех лошадей. Бедные животные скончались на месте, а чувствительные юноши сбежали и до сих пор не найдены…

– Ну что сказать? – улыбаясь, пожал плечами Мейрик. – Нельзя не отметить утонченное восприятие прекрасного и искренность благородных порывов наших молодых аристократов.

Не переставая улыбаться, он присел на лавку напротив Смайта.

– Здравствуйте, Томас!

– Добрый день, Джон! – кивнул Смайт, бросая газету на стол. –  Полагаю, вы голодны? – добавил он, смерив Мейрика лукавым взглядом. – Подкрепитесь здесь. Во дворце вас будут ждать совсем другие угощения!

– Об этом тоже пишут в новостях? – делано удивился Мейрик.

Сэр Томас пропустил шутку приятеля мимо ушей.

– Потом! – махнул рукой старый джентльмен. – Отведайте, дорогой мой, здешний пирог с олениной. В «Папской голове» он божественен!

Несмотря на все уговоры, Мейрик вежливо отказался, сославшись на плотный завтрак. Вместо этого он взял себе ароматный турецкий кофе с сиропом из бузины и варенье из ревеня, ограничив этим свою трапезу. Смайт не стал настаивать на угощении дольше, чем того требовали правила приличия, и широким движением руки отодвинул на край стола деревянную миску с пирогом.

Сопя от удовольствия, он набил свою любимую трубку крепким вирджинским табаком, прикурил от свечи и пару раз глубоко затянулся. Вкус к табаку в Лондоне возник после вспышки чумы в 1603 году. Тогда от болезни умерло более 30 тысяч человек. Власти города в надежде отогнать заразу дали распоряжение всем жителям палить костры, распространяющие сильные запахи, и вне зависимости от пола и возраста курить трубки. Неизвестно, помог ли табак, но чума ушла, а вот вредная привычка прижилась. Казалось, что в Лондоне с тех пор остался только один некурящий – король Англии Яков, который вплоть до своей смерти писал трактаты против этой пагубной слабости своих подданных.

– Джон, – произнес наконец Смайт, пуская носом клубы сизого дыма, – его величество подписал указ о моем назначении губернатором островов Сомерса[14].

– Вы писали мне об этом третьего дня!

– Вот как? И тем не менее! Завтра на «Принс Ройяле» я отплываю в Сент-Джордж с партией африканских рабов, купленных вирджинской компанией у бенинского[15]. У нас осталась последняя возможность поговорить без свидетелей.

– Я – весь внимание, дорогой друг! Полагаю, это касается моего неожиданного вызова в Вестминстер?

Вместо ответа Смайт в очередной раз окружил себя облаком табачного дыма и, глядя в распахнутое окно таверны, погрузился в долгое молчание.

– Что скажете о вашем сменщике, нашем новом посланнике в Московии? – спросил он наконец.

– О сэре Дадли Диггесе? Ничего, кроме того, что к 35 годам сей пылкий Приап[16] умудрился обзавестись одиннадцатью законнорожденными детьми и бесчисленным количеством бастардов! А если серьезно, то весьма ловкий малый без способностей, но с большими связями. Думаю, посылать такого человека в Россию было ошибкой! Москва – не то место, где приобретают дипломатический вес.

– Как всегда, вы правы, мой любезный