Ванго. Часть 1. Между небом и землей - Тимоте де Фомбель

Где-то в коридоре хлопнула дверь. Ванго выждал несколько минут перед тем, как сделать еще шаг.

На столе царил настоящий хаос. Перьевые ручки мокли в луже чернил, наполовину впитавшихся в деревянную поверхность. Большая тетрадь валялась открытой. Но самое странное заключалось в том, что каждый предмет был обведен меловой чертой, словно кто-то хотел зафиксировать его местоположение.

Ванго вздрогнул и наклонился к тетради. На бумаге он увидел темное пятно и только два слова, на латыни, поспешно написанных неверной рукой отца Жана:

FUGERE VANGO

Ванго понадобилась всего одна секунда.

Он наконец понял. Темное пятно — это кровь. Комнату оставили в том виде, в каком ее нашли. А человек на кровати был мертв.

Теперь Ванго знал, в чем состоит его преступление.

Отец Жан был убит.

А эти два слова в тетради обвиняли в убийстве его: БЕЖАТЬ… ВАНГО…

В глазах всего света он был убийцей отца Жана.

И его разыскивали в связи с этим злодеянием, совершенным прошлой ночью, как раз перед церемонией посвящения.

Ванго упал на колени перед кроватью своего друга. Взяв его ледяную руку, он прижался к ней лбом.

Худшее. Его постигло самое худшее. Ему было так больно, словно в него угодила разрывная пуля. Казалось, его сердце, его кожа вывернуты наизнанку, обнажены, как тушки кроликов, разделанные охотниками под сицилийским солнцем его детства.

Однако минутой позже, встав на ноги, он ощутил уверенность в том, что слова, написанные отцом Жаном, не были обвинением.

Они были сигналом тревоги, приказом, обращенным к Ванго — БЕЖАТЬ!

Салина, Эоловы острова, Сицилия, шестнадцать лет назад, октябрь 1918 г.

Они распахнули дверь, и вместе с ними в зал ворвалась буря.

Их было четверо. Четверо мужчин, которые внесли бесчувственную женщину, завернутую в красный корабельный парус. Все вскочили. Тонино, хозяин кабачка, расчистил стол рядом с хлебной печью и позвал дочерей. Тело положили на стол.

— Как она — жива? — спросил Тонино.

Старшая дочь развернула красную парусину, надорвала мокрое платье женщины и приникла ухом к ее груди. Посетители кабачка, хозяин, рыбаки, принесшие тело, — все замерли в ожидании.

Карлотта долго вслушивалась.

— Ну, как там, Карлотта? — нетерпеливо спросил Тонино.

— Тише… — ответила девушка.

Она колебалась. Снаружи завывал ветер. В закрытый ставень билась ветка бугенвиллеи. А стук сердца — он тише всего на свете. Сравнивать этот звук с грохотом бури — все равно что бубенчик с фанфарами.

Наконец Карла подняла голову и улыбнулась.

— Жива!

Ее младшая сестра уже несла простыни, чтобы обтереть женщину Взяв с края очага округлые камни, горячие от огня, она завернула их в лоскут и приложила, как грелку, к ее мокрому телу. Девушки замахали руками, отгоняя мужчин, которые зачарованно смотрели на обнаженные плечи незнакомки.

— Чао, синьоры, чао!

И они завесили уголок зала простыней, чтобы скрыть женщину от посторонних глаз и раздеть ее.

Тонино налил вина всем присутствующим.

— И откуда она взялась? — спросил он.

В кабачке Мальфы[11]сидело десятка два посетителей.

«Чем хуже погода, тем лучше выручка» — так рассуждал хозяин кабачка утром, глядя на грозовое небо. И действительно, с самого утра кабачок был полон.

Однако на острове жило довольно мало людей. За последние десятилетия здесь осталась едва ли шестая часть населения. Люди уезжали целыми пароходами искать счастья кто в Америку, кто в Австралию, бросив на произвол судьбы опустевшие деревни.

— Мы нашли ее на горной тропе над пляжем Скарио.

Это сказал Пиппо Троизи. Он не был рыбаком. Он выращивал каперсы и владел маленьким виноградником, но в особо непогожие дни его нанимали на рыбацкие суденышки, чтобы утяжелить их.

Он первым заметил незнакомку, и это стало его личным достижением, гордостью всей его жизни. Время от времени он бросал взгляд собственника на маленький театр теней, сновавших за простыней.

— Но откуда же она взялась? — повторил Тонино.

— Ее никто не знает, — ответил Пиппо.

Эти слова повергли присутствующих в долгое молчание. На таких островках все знают друг друга. Бывало, местные жители встречали в гаванях компанию иностранных моряков, но никому еще не довелось подобрать на горной тропе красавицу незнакомку.

— Она промокла насквозь, — сказал Пиппо. — Похоже, долго пролежала под дождем.

Теперь ветер пронзительно, словно играя на флейте, стонал в каминной трубе.

— Она из моря, — произнес голос за простыней.

Так сказала Карла. Выглянув из-за простыни, она добавила:

— Эта женщина вся насквозь просолилась, как твои каперсы в бочонке, Пиппо Троизи.

Люди молча переглянулись. Море было для них всем: оно их кормило, а иногда несло гибель или неожиданные подарки — то отбившегося от матери китенка, то обломки кораблей или, как прошлым летом, семь ящиков бананов, видно, смытых волной с палубы. Но женщина, заброшенная, как летучая рыба, на высокую скалу над пляжем Скарио, — такого еще никто не видывал.

— Она открыла глаза!

Все бросились к ней. Но Карла и ее сестра не позволили мужчинам подойти вплотную, да и сами не посмели бы это сделать.

Девушки постарались на славу: они укутали женщину во множество шалей и одеял, и теперь она выглядела скромнее монахини; все ее тело, с головы до ног, было скрыто от чужих взглядов. Даже волосы, и те были убраны под косынку. На виду осталась только голова, под которую подсунули подушку, набитую шерстью.

Оказалось, что женщина не так молода, как всем почудилось вначале. Однако холод наложил на ее лицо нарядный макияж: бледную кожу оттеняли темно-красные губы и синева под глазами. По мере того как она согревалась, ее щеки розовели. Она долго смотрела перед собой широко открытыми глазами, потом произнесла одно-единственное слово:

— Ванго.

Маленького мальчика нашли часом позже между двумя утесами на берегу. На вид ему было два-три года. Звали его Ванго. Он был одет в голубую шелковую пижамку, длинные кудряшки спадали ему на глаза. Он не выглядел испуганным. В кулачке он сжимал смятый вышитый платочек. И спокойно разглядывал окруживших его людей.

Ванго.

Женщина точно описала место, где его спрятала.

Чтобы перевести ее объяснения, пригласили местного врача.