Йохан Кройфф. Моя жизнь - Йохан Кройфф

Оглядываясь в прошлое, могу сказать, что все эти элементы сошлись воедино в 1974 году, когда на чемпионате мира мы сыграли с Бразилией – Михелс тогда уже возглавил сборную. До того момента никто по-настоящему не подозревал, насколько мы хороши, а матч против Бразилии был, пожалуй, тем моментом, на который можно указать пальцем и сказать: вот это Тотальный футбол. Выходя на поле, мы нервничали, потому что думали, что нам всё ещё противостоит команда 1970-го, выигравшая чемпионат мира. Нам потребовалось тридцать минут, чтобы осознать, что мы на самом деле более мастеровитая команда, чем они. Мы только нащупывали пределы своего мастерства, а потом поняли, что можем победить. Победа в матче стала следствием процесса, на котором мы концентрировали всё своё внимание. Первым шагом была радость болельщиков, вторым – необходимость победы. В то время у меня не было никакого понимания значимости всего происходящего, и только заболев, я осознал, каким важным было наше командное достижение. То, чего мы тогда добились, было особенным достижением.

В тот период – начиная с 1968-го и далее – я научился у Михелса тому, что оставило неизгладимый след на моём понимании футбола как игры. К примеру, его вера в то, что задача защиты – дать сопернику как можно меньше времени на действие, или то, что, владея мячом, ты должен стремиться открыть себе так много пространства, как только возможно, а при потере его ты должен минимизировать то пространство, что есть у соперника. По сути, всё в футболе завязано на дистанциях. А уже потом идут десять тысяч часов, проведённых на тренировках для отработки практической стороны игры. Находясь на поле, я оценивал все варианты, но судил по ним только со своей перспективы. Мне был интересен сам процесс. Если ты способен анализировать свой следующий шаг, тогда у тебя есть шанс сделать этот шаг удачным. Оглядываясь назад, скажу, что тогда мы постоянно прогрессировали. Не думаю, что я многому научился, но самые ценные уроки извлёк из падений и провалов. Что случилось, то случилось, я пытался извлечь что-то новое для себя из этого, а потом двигаться дальше, к следующей главе. Я никогда не оглядывался назад подолгу, и, приходя домой, закрывая за собой дверь, я мог оставлять всё позади и забывать обо всём, даже когда мы проигрывали. Вот почему я так плох по части запоминания деталей матчей или даже забитых мною голов. Мне всегда был гораздо интереснее сам процесс. Я анализировал его шестым чувством. Мне не нужно было возвращаться на место и пересматривать матчи, чтобы понять, что требуется сделать.

К концу моего периода выступлений за «Аякс» я выиграл Кубок чемпионов три раза и получил титул игрока года в Европе два года подряд (1971 и 1972), и это здорово, но, если задуматься, что есть трофеи и медали, как не воспоминания о прошлом? Дома у меня на стенах не висит ничего из того, что напоминало бы о футболе. Когда мне вручали медаль, она непременно исчезала в коробке для игрушек моих внуков. Футбол – игра ошибок. Что мне нравилось в ней, так это математика игры, анализ её, поиск возможностей что-то улучшить. Люди часто спрашивают, как нам это удалось, что происходило в раздевалке, как мы создали Тотальный футбол, но для меня важно не это. У нас были инстинкты, мы играли вместе долгие годы, отлично друг друга знали, и это было самой важной составляющей. Разумеется, деньги тоже внушительный фактор – хотя, как я уже говорил раньше, я никогда не видел, чтобы мешок денег забивал гол, – но фундаментальная идея заключается в командной работе: приехали командой, уехали командой и командой вернулись домой.

В те годы в «Аяксе» нам посчастливилось добыть хорошие результаты, к тому же мы играли в красивый футбол, но я надеюсь, что меня запомнят не просто как футболиста, но как кого-то, кто всё время пытался стать лучше. К примеру, финал Кубка чемпионов, который мы выиграли на «Уэмбли» в 1971 году у «Панатинаикоса», вышел не очень красивой игрой, потому что у многих наших игроков были проблемы с давлением. Финал 1972-го против миланского «Интера» получился куда лучшим олицетворением Тотального футбола.

Многие люди помнят мой гол в ворота «Адо ден Хааг» в 1969-м, так называемый «кручёный гол». Для меня тот момент был чистым проявлением интуиции, но мне приятно, что люди до сих пор говорят о нём. Тогда я показал хорошую технику, да, но других вариантов у меня не было. И всё же тот гол осчастливил людей, а мы смогли выиграть матч. Только много позже я осознал, насколько важным оказался гол, и оценил его последствия. Я обработал мяч после длинного выноса от наших защитников правой ногой, находясь на левом фланге поля – я заправлял свои гетры, когда кто-то запустил в мою сторону мяч из глубины поля, вот почему в тот момент я сжимал в руке кусок подтяжки, на которой держались гетры, а поскольку мяч продолжал крутиться после того, как я направил его к воротам ударом, он перелетел через голкипера. Как я уже говорил, это была чистой воды интуиция. Как и любой другой свой трюк, этот я не отрабатывал на тренировках – мне просто пришла в голову идея. Только потом у неё появился какой-то смысл.

На всём протяжении первой части своей жизни я не следовал никакой философии, впитывал себя столько информации, сколько мог, и жил день за днём. Я переживал опыт, дававший мне понимание каких-то вещей позднее: как семена, которые ты сначала сажаешь, а потом пожинаешь их плоды, когда настаёт время собирать урожай. Только много позже я осознал, что фундамент всего, что я создал, был заложен в ранние годы. Если моё развитие, как футболиста, шло абсолютно нормально, то происходившее в моей жизни за пределами футбола было далеко не нормально. Я взял маму с собой на свои первые переговоры по контракту, и как только они завершились, я, казалось, начал спотыкаться на всём подряд. Особенно на том, что касалось внимания СМИ и коммерции, так как внезапно всё вокруг меня начало меняться с безумной скоростью. Я даже записал песню, вышедшую синглом, а фотографии с нашей с Данни свадьбы появились на первых полосах газет. Часто мне нравилась публичность, но иногда её было слишком много. Я впутывался во всё подряд, тогда как в реальности не имел ни малейшего понятия ни о чём. Вот почему появление Кора Костера в моей жизни сродни подарку от Всевышнего. Отец Данни был торговцем бриллиантами в Амстердаме и очень опытным, прожжённым бизнесменом. В первый раз, когда я пришёл с визитом к родне со стороны жены, он спросил у меня, есть ли у меня сберегательный счёт в банке. Его не было. Я сказал ему об этом. Говоря по правде, единственное, в чём я разбирался, был футбол. Кор был в ужасе, и тогда же он начал присматривать за моими делами.

С того момента я начал говорить боссам «Аякса»: «Общайтесь с ним, он пришёл помогать мне». Поначалу они не хотели так вести дела, но в 1968 году, спустя три года после того, как я подписал свой первый контракт, я привёл его с собой на переговоры о новом соглашении – он впервые действовал от моего имени. Мысль, что у игрока может быть собственный представитель, в те времена была неслыханной. Совет директоров клуба был поражён настолько, что его члены начали уверять меня, что Кору на переговорах делать совершенно нечего. Тогда я сказал: «Но вас тут сидит шестеро, почему я не могу привести кого-нибудь со своей стороны?» Когда они отказались продолжать общение в таком формате, мы просто встали и вышли. Потом они разрешили Кору общаться с ними от моего имени. Клуб был недоволен таким поворотом событий, но в конечном счёте Кор очень помог, и не только мне, но всем голландским футболистам: он поучаствовал в создании схемы пенсионных выплат, и это в то время, когда не существовало абсолютно никаких финансовых договорённостей касательно выплат игрокам по окончании их профессиональной карьеры.