Выживший на адском острове - Александр Тамоников

– Да. Если что, буду у себя.

– Хорошо.

На ужин заключенных вывели по старому распорядку.

Пехнер пристроился рядом с Влахом:

– Почему тебя отпустили, Эрик?

Влах прошипел:

– Отстань от меня.

– Но попытку побега гитлеровцы не прощают, а тебя отпустили.

– Еще слово, и я задушу тебя.

– Хорошо, молчу. Главное, мы живы. И я увижу свою Марту.

– Увидишь. В ином мире.

– Не говори так.

– Отвали.

После ужина время пролетело быстро. Влах ушел в дальний угол барака, где было больше поляков. Среди них выделялся Ярош Ганек, тоже приговоренный к смертной казни за покушение на начальника гестапо в своем городке Колице и тоже помилованный фюрером с направлением на Ургедон.

– Привет, Ярош!

– А, неудачный беглец? Привет, Эрик. Странно, что тебя выпустили, а не расстреляли. Почему, хотелось бы знать?

– И ты туда же. Ну откуда мне знать, почему эсэсовцы меня не расстреляли? Может, потому, что я не попросил их об этой услуге? – улыбнулся Влах.

– Вот ты шутишь, Эрик, а по бараку идет слух, что ты согласился быть стукачом.

– Да? И кто же такой умный придумал подобную глупость?

– Ну, во-первых, это не глупость, гитлеровцы просто обязаны были тебя публично расстрелять, дважды жизнь не дарят. Но ты даже сутки не просидел в карцере. А во-вторых, слухи на то и слухи, что никогда не знаешь, от кого они исходят. Однако, как говорится, дыма без огня не бывает.

Влах насторожился:

– Ты тоже считаешь, что я продался немцам?

– Не задавай ненужных вопросов, это мое дело, что я считаю.

– Хорошо, но тогда пораскинь мозгами, для чего гитлеровцам стукач на этом острове?

– Как для чего? А вдруг узники решатся на бунт?

– Ты плохо знаешь немцев.

– Ну да, конечно, немец-то у нас ты, а я недочеловек – поляк.

– Прекрати, я о другом. Если гитлеровцы предполагали бы, что в этом очень странном концлагере может подняться бунт, то они внедрили бы своих людей еще на этапе его формирования. А вербовать беглеца смысла нет. На него сразу же подумают, что ты и доказал своим подозрением. Что ж, пойду к себе, ни с кем разговаривать не буду, чтобы не вызвать подозрений.

Но поляк остановил его:

– Погоди, Эрик, присядь.

– Для чего? Для того, чтобы и тебя обвинили в пособничестве фашистам?

– Перестань. Люди нервничают, боятся. Правда, большинство уже смирились со своим положением, но есть и такие, кто жаждет свободы.

– Ты лучше составь список, чтобы удобнее было передать часовому.

– Я сказал, перестань. Не ерничай. Я смотрю, твой друг Пехнер сломался?

Влах вздохнул:

– Сломался. А какой боевой был. Мы с ним на подрыв электростанции пошли, там нас и взяли. А до этого много неприятностей гитлеровцам доставили. И всегда Пехнер в первых рядах был. А сейчас он – другой, не тот, прежний Апсель. Готов терпеть каторжные работы десять лет.

– Его ведь тоже приговорили к смертной казни?

– Да, нас обоих.

– Как меняются люди. Но судить таких не нам.

– Это верно. Интересно, что будет дальше?

Ганек улыбнулся:

– А что, эсэсовцы, спуская тебя в карцер, не сказали?

– Больше били.

– Да не особо старались.

– Ты предпочел бы, чтобы меня изуродовали?

– Я не о том. Если офицеры запрещают издевательства, даже выпускают из карцера, и это потому, что прилетал какой-то высокий чин, то значит – что? А то, что мы им еще нужны, иначе положили бы всех на острове, чтобы не тратиться на распределение по концлагерям. А вот для чего нужны, непонятно. Может быть, хотят перебросить на другой остров, их в этом районе много?

Влах посмотрел на Ганека:

– Для того, чтобы в кратчайшие сроки построить еще один макет города?

– Почему макет? Строили капитально. Если ты о коммуникациях, то они, по-видимому, сейчас и не нужны. Позже проложат.

– Если британская авиация не разбомбит.

– Черт, тоже верно, прикрытие у этого острова слабое.

– И это несмотря на то, что в городе Ольденхорсте, в ста километрах от побережья, стоит штаб северного командования ПВО вермахта. Там, в самом городе, дислоцируется авиационный полк. Но что-то я не замечал, чтобы наш район контролировали «Юнкерсы» или «мессеры».

Ганек сказал:

– Были, раз пять летали, а вот британцев не было.

– Прилетят, когда надо будет. У них разведка не дремлет. Просто пока не видят необходимости бомбить этот Ургедон. Не могут понять, с какой целью на нем возвели город.

– Может, и так. Но тогда какой смысл строить другие города?

– Да черт их знает. Это надо было у высокого чина спросить. Возможно, подбросят британцам дезу, что на островах под городки маскируют новые средства ПВО. И тогда те налетят, а их перехватят. Но что голову ломать, Ярош, нам от этого ни холодно, ни жарко.

Ганек кивнул:

– Это так, но нет ничего хуже неизвестности. Кончили бы уж или перевели бы в концлагеря, если вдруг решили смилостивиться. Но не расстреливают и переводить вроде не собираются. Непонятно.

– То, что ситуация нервирует, это да.

Разговор прервала команда часового:

– Внимание, стройся перед бараком на поверку!

– Может, сейчас расстреляют? – усмехнулся Влах.

– Может, и сейчас. Время подходящее.

– Нет, Ярош, если решат уничтожить, то сделают это утром. Ночью трупы закапывать несподручно.

– Дожили, говорим о собственной смерти как о забаве.

– Нам-то с тобой что терять? Были уже на грани.

– Ладно, пошли, а то плетками погонят.

Это построение отличалось от обычного. Начальник лагеря дал время перед отбоем сходить в туалет, предупредив, что ночью выпускать никого не будут.

Наступила ночь. Что их ждало утром, не знал никто из узников.

А утром их подняли по распорядку в 6.00.

После скудного завтрака вновь закрыли в бараке.

Эсэсовцы начали подготовку к эвакуации.

В 12.05 к острову подошла большая закрытая баржа, приспособленная для перевозки людей.

На буксир через баржу зашли штурмбаннфюрер Динер и начальник лагеря гауптштурмфюрер Шрайдер.

Экипаж открыл люки, спустил лестницы, внизу – скамейки. Пошел первый взвод охранной роты, за ним второй, третий, четвертый.