Неужели это он? - Дайана Кобичер

— Никогда о таком не слышала. — В голосе миссис Барнхем не было и следа высокомерия, она просто констатировала факт.

Появился лакей, он толкал перед собой столик на колесах, уставленный посудой. Доминик решила, что это и есть Артур. На руках у него были белые перчатки, вернее когда-то они были белыми. Доминик подумала, что, если бы он их не надевал, когда обслуживал хозяев за столом, это было бы более гигиенично. Лицо у лакея было опухшее и сонное, а руки, как с отвращением отметила она, заметно дрожали.

— Наш скромный обед… Прошу вас. — В голосе хозяйки не было ни грамма радушия или желания быть гостеприимной.

Насчет обеда она не солгала, обед был воистину скромный. Семья директора музея жила небогато, но такого скудного стола у них не было никогда: пара столовых ложек чахлого бульона, тарелка с нарезанным беконом и другая — с двумя сортами сыра. И все какое-то безвкусное.

Обед проходил в тяжелом молчании. Доминик занимала одна небольшая проблема, которая слегка скрашивала царившую за столом скуку: собирается ли мистер Барнхем в конце концов заговорить с ней или же беседа с дочкой музейного работника ниже его достоинства?

Доминик вздохнула украдкой и подумала, что дорого дала бы, лишь бы очутиться подальше отсюда. Родители Патрисии были ужасны. И как только Сидней решился сделать их своими родственниками! Впрочем, это не ее дело, напомнила она себе. В конце концов, если любишь кого-то, все остальное не имеет значения…

Она поспешно отказалась от того, что миссис Барнхем неосторожно назвала десертом.

— Благодарю вас, я давно не проводила время так чудесно, как в вашем доме. Надеюсь, вы извините меня, если я вас оставлю. Буду вам чрезвычайно благодарна, если ваш шофер отвезет меня на вокзал в Рединг.

— Жаль, что вы так быстро нас покидаете. — В голосе миссис Барнхем не было ни малейших признаков сожаления.

— Путешествие было очень приятным, но я все-таки устала. Хочу побыстрее попасть в гостиницу, принять ванну…

— Принять ванну? Скажите, пожалуйста… — Казалось, миссис Барнхем была потрясена тем фактом, что простые девушки вроде Доминик знают, что такое ванна и умеют ею пользоваться.

Доминик быстро прикусила язычок. Еще одно замечание вроде этого — и она за себя не отвечает. Она поспешно попрощалась с хозяйкой, кивнула мистеру Барнхему, который так и не произнес ни слова, и вслед за Патрисией покинула столовую.

Патрисия, провожавшая ее до выхода, бросила через плечо:

— Наверное, вы чувствуете себя подавленной?

— Кто? Я? — удивилась Доминик. — Почему?

— Не надо стесняться… Я прекрасно понимаю ваши чувства. Это все равно что оказаться в другом мире. Все-таки такая разница в образе жизни.

Что и говорить, Патрисия делала все, чтобы увеличить неприязнь, которую Доминик почувствовала к ней с первого взгляда. Спокойно, приказала она себе, через два-три дня эта мерзкая девица навсегда исчезнет из ее жизни вместе со своим женишком, который одним своим видом приводит ее в бешенство.

Каким же уютным показался ей маленький гостеприимный отель после обеда у Барнхемов. Портье с доброжелательной улыбкой подхватил ее дорожную сумку и проводил в небольшую комнатку с окнами на улицу.

— К сожалению, вы уже опоздали к обеду, но, если голодны, хозяйка вам что-нибудь найдет поесть, — сказал он.

— Спасибо, я пообедала, — улыбнулась Доминик. Потом подумала и добавила неожиданно для себя: — Знаете что… Принесите мне кружку пива и два больших-пребольших сандвича, хорошо?

— Сию минуту, мисс.

Доминик хотелось забраться в ванну с горячей водой и спокойно полежать, потягивая пиво.

Горячая вода и холодное пиво помогли ей избавиться от неприятного осадка, вызванного общением с достопочтенным семейством Барнхемов. Только сейчас, лежа в ванне, она впервые в свои двадцать три года ощутила блаженное чувство свободы, когда ты имеешь право делать все, что хочешь. Разумеется, родители не запрещают ей пить пиво, но дома ей бы в голову не пришло, что ванна — это такое место, где можно получать безмятежное удовольствие, а не только мыться.

Утомительное путешествие и переизбыток впечатлений сделали свое дело. Доминик оказалось достаточно пары глотков, чтобы ощутить приятную расслабленность во всем теле. Она почувствовала себя, словно в детстве: ей четыре годика, нежные руки матери бережно опускают ее в теплую ванночку, гладят ей животик и спинку. Доминик сделала еще глоток — и внизу живота словно затеплился ласковый огонек, неясное томление волнами пробежало по всему телу. Непроизвольно закрыв глаза, она явственно ощутила прикосновение чьих-то ласковых и сильных рук, и она знала, что это были руки Сиднея. Вот он прикасается к ее груди, заставляя набухать розовые соски, переворачивает ее на живот, проводит пальцами по позвоночнику. Потом рука его осторожным, но уверенным движением касается впадины между ягодицами — впервые в жизни Доминик наслаждалась радостью абсолютного подчинения чужой страсти. Удивительное дело, краешком сознания, которое продолжало бодрствовать, она ясно сознавала, что никакого Сиднея рядом нет и она просто нежится в горячей ванне с кружкой светлого пива, но ей было абсолютно наплевать на свой здравый смысл, которым она так гордилась всю свою сознательную жизнь…

Внезапно Доминик увидела, как Сидней встает и выходит из ванной комнаты, оставив дверь открытой. За дверью темный зимний лес, скованные инеем черные деревья, через распахнутую дверь морозный воздух проникает в ванную, быстро выстужая ее…

Доминик поежилась. Вода давно остыла, и она почувствовала, что замерзает. Выскочив из ванны, она схватила полотенце и стала торопливо вытираться. Ну и ну! До чего же глупо! Мало того, что неприлично, но это ладно… Просто бессмысленно — мечтать о мужчине, который любит другую женщину и собирается на ней жениться! Пустая трата времени… Да этот красавчик ее даже не замечает… И правильно, между прочим, делает. Доминик встала перед большим зеркалом, висевшим в ванной, и принялась с мстительным наслаждением рассматривать все изъяны своего лица и фигуры, словно наказывая себя за то, что позволила себе ненадолго забыться и почувствовать то, на что имеют право только красивые или хотя бы обаятельные женщины. Так она стояла нагишом перед зеркалом и, дрожа от холода, призывала на помощь весь свой здравый смысл, пытаясь выбросить все эти пустые фантазии из головы.

Однако это оказалось легче сказать, чем сделать. В чем Доминик и убедилась, всю ночь ворочаясь в бесполезных попытках уснуть.

Утром она проснулась разбитой и раздраженной, но сумела быстро взять себя в руки. Еще день, в крайнем случае два — и весь этот кошмар закончится. Доминик заставила себя проглотить невкусный завтрак, состоявший из жидкой овсянки, холодного яйца вкрутую и чашки отвратительного, как в любом британском отеле, кофе.

В девять часов утра она уже сидела в офисе мистера Фредериксона, внимательно просматривая сопроводительные документы на картину, которые ему удалось наконец получить.