Ключи от королевства - Жюльетт Сапфо

уверенные нотки; даже внешне он как бы приобрёл особую властность. Всем своим видом он будто опровергал общепринятое (и, в общем, справедливое) мнение, что сила короля не в троне, на котором он восседает, а в его умении править страной.

— Венчать, скорее венчать! — воскликнул Теофиль Бюррей, королевский казначей и известный придворный льстец, всегда державший нос по ветру. Поклонившись Рихемиру, он прибавил с подобострастным смирением: — Ваш час пришёл, государь. Не медлите!

И указал на древнее военное знамя, Орифламму, Священную хоругвь, сделанную по образу того огненного полотнища, которое Клодин, перед тем, как стать первым королём Аремора, увидел на небе.

Рихемир поднялся с трона и стал на колени перед Орифламмой; простирая руки к багрянцу знамени, на котором золотистыми нитями был вышит трискель, он воскликнул:

— Отныне и до последнего вздоха клянусь править Ареморским королевством в согласии с древними законами, клянусь почитать Великую Троицу Богов, клянусь не угнетать народ и содействовать процветанию страны!

Из тени колонн выступили облачённые в одежды белые, как снег, с зелёными полосами по краям, служители главных богов. Шепча молитвы, они омыли лоб и руки Рихемира освящённой водой из тайных подземных источников. После этого служитель бога Муна вручил ему золотой скипетр, служитель богини Тэрры — золотой диск, символ земли, а служитель бога Сола возложил на его голову корону, богато украшенную драгоценными каменьями. Затем сеньоры преклонили перед ним колени и принесли вассальную присягу на верность. Все приветствовали нового короля Аремора и подчёркнуто торжественно выражали ему свою покорность.

Увидев, как новоявленный государь кончиком языка нервно облизывает губы, кравчий поспешно поднёс ему кубок вина. Рихемир выпил его с жадностью. После вина он почувствовал отраду и успокоился. Обряд коронования был успешно окончен.

У двери своих новых — в королевском дворце — покоев Рихемир неожиданно столкнулся с человеком в чёрной одежде, подпоясанным верёвкой, с лицом исхудалым и жёлтым, как воск. Человек — не то монах, не то бродяга — вынырнул из тёмного угла коридора и едва ли не бросился королю под ноги.

— Мессир… государь, — с придыханием заговорил он, не решаясь поднять коротко остриженную голову, — наконец-то!.. Наконец-то мне удалось встретиться с вами наедине… Я узнал, как вы просили, о чём король Фредебод говорил перед смертью с мастером-приором Тарсисом…

— Тише, тише! — зашипел Рихемир на человека в рясе и беспокойно огляделся по сторонам.

Человек хотел было снова стать на колени, чтобы поцеловать руку короля, но тот его удержал.

— Ну что? Говори уже!

Чувствуя на своей щеке горячее дыхание и прислушиваясь к торопливому шёпоту, Рихемир с любопытством, которое преодолевало холодную ярость, коротко спросил:

— Куда?

— В Фризию, — выдохнул человек в рясе.

Лицо Рихемира передёрнулось судорогой.

— Вот что, брат Лаис, немедленно седлай коня и скачи в Тревию, — после короткого раздумия сказал он. — Я хочу, чтобы маркиз Гундахар прибыл в Аремор как можно быстрее.

Глава 5

Заходящее солнце, более яркое и щедрое в эту пору года в Сантонуме, чем в Ареморе, скрылось за набежавшую тучу и будто опалило её рваные края. Небо тут же потемнело, а море стало синим и ещё более глубоким. Волны набегали на укатанный, чёрный песок; пахло разогретой дневными лучами солёной водой и водорослями. Над гаванью, на вершине скалы, белели стены замка, к которому со стороны берега вела лестница, украшенная изваяниями.

Внутри замка, во дворе, в саду, даже у колодца, также повсюду белели статуи; всюду на стенах вместо привычных в Ареморе широких гобеленов виднелась живопись. И никакой роскоши: ни ковров, ни серебра, ни дорогой утвари — только голые каменные полы и деревянные скамьи и стулья. Зато стену над камином в просторной светлой гостиной украшала богатая коллекция — здесь были мечи разных эпох, разных народов: бронзовые, железные, стальные.

Привратник, старый слуга с выбритой наголо головой, ввёл посетителя через гостиную во внутренний двор, где хозяин дома ваял статую. Это был рослый мужчина средних лет, с длинными каштановыми волосами, густо посеребрёнными на висках и стянутыми на затылке в хвост. Он работал полуобнажённым, и под смуглой гладкой кожей ходили упругие мускулы. Влюблёнными, полными нежности и трепета движениями, которые могли показаться немыслимыми для таких могучих рук, он лепил из воска маленькое изваяние — черновик для большого, мраморного; лепил и, ни на мгновение не отрываясь от своего занятия, горячо говорил девушке, сидевшей на высоком табурете:

— Пройдут столетия, может, тысячелетия, и эту статую найдут мои потомки, увидят клеймо с моим именем и воскликнут: «Это чудо изваял наш пра-пра-прадед Эберин из рода Ормуа, граф Сантонума!» Оживёт в их словах память обо мне — и я сам оживу! Понимаешь, Таина, милая, бессмертие живёт лишь в творениях искусства…

Девушка была совершенно голой — и, глядя на неё и на восковое изваяние в руках мужчины, можно было догадаться, что юная красавица служила ему моделью.

Заметив вошедшего гостя, ваятель, по-прежнему не отвлекаясь от своей работы, любезно спросил:

— Что Великому мастеру-приору угодно в моём мирном доме? Я не воюю, не ввязываюсь в уличные драки, не ссорюсь с соседями, не имею долгов и сам никому не даю в рост. Здесь тихая обитель муз, и лишь их друзья — утончённые, благонамеренные, сведущие в изящных науках и искусстве люди — приходят под этот кров.

Ничего не отвечая, мастер Тарсис протянул хозяину дома длинный меч: с довольно толстой крестовиной, массивным навершием, украшенным искусной резьбой, с зазубринами и ржавыми пятнами на лезвии.

— Какая дивная работа! — восхитился тот и, прервав наконец свою работу, взял меч сначала в одну, а затем переложил его в другую руку: как будто прилаживался к нему. — Он великолепен, но совершенно непригоден к битве. Вы это знали, мастер Тарсис? Собственно, его нельзя назвать свидетелем славных битв: скорее он был участником бесславных казней. Видите, он совсем не имеет острия? Я хочу сказать, что этот меч использовался для исполнения смертных приговоров… Хм, ему, пожалуй, лет триста. Где вы его откопали, мастер Тарсис?.. А знаете, что? Я с радостью приобрету его у вас для своей коллекции. Сколько вы за него хотите?

— Двести, — спокойным голосом произнёс Тарсис, внимательно глядя на хозяина дома: как будто изучал его лицо.

— Всего двести скеатов? — удивился тот. — Ему достойная цена не меньше тысячи! Не стесняйтесь назвать свою цену, мастер, в любом случае я дам вам за него даже больше…

— Эберин, речь идёт не о цене, — прервал его Тарсис, впервые назвав по имени. — Этому мечу двести лет. И вы правы: он никогда не участвовал в сражениях —