📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгСовременная прозаПираньи Неаполя - Роберто Савьяно

Пираньи Неаполя - Роберто Савьяно

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 74
Перейти на страницу:

Руки разжались, и матери ничего не оставалось, как уйти. Они помолчали, изучая друг друга, выжидая. Николас в этом объятии чувствовал снисходительность, которой одаривают родители, когда хотят добиться чего-то от детей, хотят, чтоб они занялись, наконец, делом. А мать Николаса утешало, что он проявил странное великодушие, стараясь убедить ее в том, что вернулся к нормальной жизни. Да какая там нормальная жизнь! У него в голове такое, что мне становится страшно. Разве я не вижу этих мыслей? Дурные, страшные, будто сын хочет отомстить за обиду. А какая обида? Разве была обида? Муж ничего не замечает. Нет, совсем ничего. По ее пристальному взгляду Николас понимал, что мать о чем-то догадывается, он видел ее метания между уверенностью и сомнением.

– Мама, ты что, не веришь мне? Иду работать официантом. – И он изобразил, будто удерживает на руке невидимую тарелку. Напряжение отступило, и мать наконец-то улыбнулась:

– Какой ты получился у меня блондин! – засмеялась она, заглушая свой внутренний голос. – Какой получился красавец!

– Хороший официант у тебя получился, мама. – Он развернулся, но чувствовал, что мать еще смотрит ему в спину. Она и вправду смотрела.

Филомена, Мена, мать Николаса, открыла прачечную на улице Толедо неподалеку от площади Данте, между базиликой Святого Духа и улицей Форно-Веккьо.

Раньше там была химчистка, и ее владельцы, двое старичков, передали все дела Филомене за чисто символическую арендную плату. Она заказала новую вывеску: на голубом фоне надпись “Blue Sky”, а ниже “Чистота – небесная” – и принялась за дело, наняв сначала двух румын, а затем семейную пару перуанцев. Он – маленький, субтильный, неразговорчивый, но гладил идеально, а она – дородная, всегда с улыбкой на круглом лице, так поясняла молчание супруга: “Escucha mucho”[10]. Мена в молодости работала в ателье и умела шить вручную и на машинке, так что прачечная “Blue Sky” предлагала клиентам и несложную починку одежды. Вообще-то это считалось уделом индийцев, так говорили, но нельзя же оставлять всю черную работу индийцам, пакистанцам и китайцам.

Крохотная прачечная была заставлена машинами и стеллажами, где складывались одежда и белье. Небольшая задняя дверь вела в темный двор. Эта дверь была всегда открыта: летом – чтобы дать прохладу, зимой – немного проветрить помещение. Иногда Мена стояла у выхода, уперев руки в крутые бока, небрежно откинув черные как смоль волосы, и смотрела на улицу, на прохожих и постепенно начинала узнавать своих клиентов (“Синьора, пиджак вашего мужа теперь просто конфетка!”), и ее узнавали тоже.

“Видишь, сколько одиноких мужчин, – говорила она себе. – Здесь, в Неаполе, их не меньше, чем на севере, и всем им нужно постирать, погладить, зашить. Неприметно приходят, оставляют, забирают, уходят”. Мена изучала привычки этого района, который был для нее чужим и в котором она была, в сущности, чужой: Мена из Форчеллы. Однако прежние хозяева ей помогли, обеспечили условия. Трудно начать свое дело, если за тебя никто не ручается. За нее поручились. Она не представляла себе, как долго проработает здесь, но между тем ей доставляло радость вносить вклад в семейный бюджет. Преподаватель физкультуры не может содержать семью, а ее муж был слепым, если можно так выразиться, не замечал трудностей, не видел, в чем нуждаются дети, попросту не видел. Ей приходилось все решать и защищать этого мужчину, которого она продолжала любить. Орудуя в прачечной утюгом, она подолгу смотрела на фотографии детей, закрепленные между календарем и доской из пробкового дерева, к которой был пришпилен ворох квитанций. Кристиану три года. Николасу тогда было восемь. И еще одна недавняя: Николас с копной белокурых волос. Кто бы мог подумать, что это ее сын. Но поставь его рядом с отцом – все станет понятно. Она мрачнела, вглядываясь в его юношескую красоту, мрачнела, потому что отчасти догадывалась, отчасти слышала, отчасти хотела бы знать и каким-то образом умудрялась узнавать – конечно, не в лицее, там вообще всем было наплевать, и не у Летиции, и даже не у этих его дружков-хулиганов, которых Николас старался держать подальше от дома, чтобы мать чего не разнюхала. Ведь ничего хорошего она точно не узнала бы. Он вел себя как обычно, и это ее не пугало. Она боялась, что однажды кто-то скажет, что она услышит однажды: “Этот парень с виду такой хороший, а в голове дурь”. Да уж, дурные мысли. И дурная компания. Откуда они взялись? И как, как его отвадить? Ей вспомнилась знакомая с детства поговорка, что-то вроде “Пусти черта в дом, не вышибешь и лбом”. Но кто здесь черт? Она видела, чувствовала, что ее Николас связался с чертом и надо что-то сделать, возможно, самую малость, чтобы разорвать эту связь. Черт держит в страхе. “А может, – размышляла она, убирая шелковое платье, оставшееся на столе, – может, я зря нагоняю тучи”. И она ерошила свои густые, непослушные волосы, наблюдая за Escucha mucho, который тщательно разглаживал утюгом белую рубашку.

– Ты смотри поаккуратней, это же рубашка от Фузаро. – Она могла бы этого и не говорить, но зачем-то сказала. Ей вспомнился один воскресный день, много лет назад. Тогда она что-то почуяла, но только сейчас увязала свои ощущения с дурными мыслями, с чертом, с вызовом в полицию. Они гуляли у моря, все вчетвером, неподалеку от виллы Пиньятелли. Она катила коляску с маленьким Кристианом. Было жарко. Солнце упиралось в ставни, обшаривало пальмы и кустарники так, словно собиралось вытравить всю оставшуюся тень.

Николас вприпрыжку бежал вперед, отец едва поспевал за ним. И вдруг какая-то странная, пронзительная тишина, а следом – эти звуки. Кто-то бежит в бар, или, возможно, это был ресторан. Раздается выстрел и сразу же еще один. Люди на тротуаре замерли, кто-то успел убежать. И даже поток машин на набережной как будто остановился. Грохот падающих столов. Звон разбитой посуды. Мена оставляет коляску мужу и догоняет Николаса, схватив его за шкирку. Он вырывается, удержать его нелегко. Все стоят как вкопанные, словно в детской игре, когда тебя касается “колдун” и ты должен сделаться неподвижным, как статуя. Потом на пороге бара появляется какой-то тощий тип, на шее болтается галстук, темные очки подняты на лоб. Он озирается по сторонам и видит простор и дорогу, которая впереди поворачивает под прямым углом. Недолго думая человек пробегает несколько метров, сворачивает вправо и, упав на землю, мелкими, но энергичными движениями ползет под припаркованную машину. Человек с пистолетом тоже выходит на свет, делает один шаг, а затем замирает, стоит неподвижно, как и все вокруг. Озираясь, он замечает на тротуаре через дорогу какого-то типа, который смотрит на него и знаками указывает на ту машину за углом. Едва заметный жест, который лишь подчеркивает общую неподвижность. Человек с пистолетом не бежит за тем, кто спрятался под машиной. Он медленно идет, поглаживая оружие. Ловко приседает, опускает руку к самой дороге, параллельно асфальту, щекой касаясь дверцы автомобиля, как врач, прослушивающий пациента. И в этот момент стреляет. Два, три раза. И еще, и еще, поворачивая дуло пистолета. Мена чувствует, что Николас вырывается. Едва стреляющий человек исчез, Николас, воспользовавшись тем, что хватка Мены ослабла, бросился к припаркованному седану.

1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 74
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?