Последний тигр. Обитель Святого Ястина - Татьяна Белова

рыбой и мочой. Где-то вдалеке протяжно завыла собака, Орис клацнул зубами от страха и полез по выпирающим частям стены на крышу. Лёг лицом вниз, морщась от запаха горлова помёта, и вслушался.

В тишине отчётливо слышались приближающиеся шаги. Огоньки стали больше, ярче. Присмотревшись, грамард понял, что его так переполошило — берегонт!

Троица в чёрных плащах, укрыв лица капюшонами, медленно двигалась по улице. Коней при них не было, зато мечи и в доспехи явственно свидетельствовали о деньгах и высоком положении. Родовых гербов Орис не видел, как и иных знаков принадлежности. Фигуры сливались бы с темнотой полностью, если бы не застёжки на плащах. На груди всех троих, в обрамлении металла, светились небольшие камушки, два зелёных, как кошачий глаз, а один белый. По эту сторону Чандры звался этот камушек берегонтом и был он редок, как истинное сокровище. По другую же сторону бурной, холодной реки, выходящей из недр ледника, звался он варза. Так его нарекли северяне в честь самой ядовитой змеи во всём Ахорне — варзанки, а всё потому, что если его правильно обработать, сваливал он без труда огромного северного медведя в одно касание. Но было у него и еще одно свойство, о котором знали не все, невероятным образом глушил он истинную Речь, потому то инквизиторы Святого Престола и называли его не иначе, как берегущим.

Троица поравнялась с домом, на крыше которого лежал Орис и вдруг остановилась, все трое разом закрутили головами, как сторожевые собаки. Грамард сглотнул и мгновенно вспотел во всех местах.

Быть того не может, что это те самые Псы Кхамира, наводившие ужас на чистое воинство Святого Престола.

В битве при Чандре, бились последние еретики, совсем никак псы, а как дикие, северные волки. Вгрызались в плоть ножами и зубами, рвали ружских защитников на куски без всякой жалости. И вооружены они были тем самым ядовитым берегонтом, из которого кхамирцы делали все, начиная от оберегов, заканчивая оружием. С той битвы двести лет уже прошло, земли кхамиров теперь мертвее некуда. Извела их Церковь. Живую землю вспахали и выжгли, чтобы ни одного сорняка на ней не прижилось, там даже камни, говорят, в пыль теперь истёрты. А жизнь, что еще теплится, сосредоточена в стенах одной огромной ямы, и называется та яма — Дно Кхамира. Свозят туда преступников со всех Краёв, и мало кто из них когда снова увидит зелёные поля и леса.

Тут Орис вспомнил корабельщика и его странный рассказ на пристани. Восставший из Ямы северянин-еретик, верующий в мойр, сам по себе уже нечто из ряда вон, а теперь ещё эта троица с берегонтом… Один из них вдруг скинул капюшон и Орис увидел лицо, бледное в свете зелёного камня, чёрные прожилки вен на лбу, вились, как водяные змейки. Бесконечную секунду спустя человек снова надел капюшон и махнул рукой. Троица медленно двинулась по улице. Орис перестал дышать и стал медленно сдвигаться влево, а то если кто из трёх вдруг обернётся, то грамард на покатой крыше будет очень даже хорошо виден.

Выдохнуть он осмелился минуты через две, когда плащи скрылись за поворотом дороги, а шаги стихли. Двинуться вниз сразу же не рискнул, лежал и слушал как бьётся сердце. Давно уже он так не боялся, с тех пор, наверное, как повстречал полосатого зверя у моста, тогда точно также пальцы покалывало. Спуститься оказалось сложнее, чем забраться, тело от страха одеревенело и Орис просто скатился вниз. Приземлился на своё счастье в отхожую яму, та хлюпнула и плюнула ему в лицо коричневой жижицей. Именно такой, вонючий, мокрый и дрожащий от холода, взошёл грамард на ступени дома бургомистра.

Служанка, открывшая дверь, вскрикнула и убежала в темноту, вернулась уже не одна, а с детиной бездарем, судя по пятнам на переднике и ожогам от масла на руках, вытащила она его с кухни. Орис по глазам видел, что детина разбираться не будет, а будет бить. Посомневавшись для приличия лишнюю секунду, грамард выдохнул быстрой скороговоркой первую, самую безобидную менту из всех Речей. Но к его удивлению она не подействовала. Детина захлопал глазами, тряхнул головой, но продолжал надвигаться на него как гора. Орис повторил менту, нараспев и громко, колени враз стали ватные и голова у грамарда закружилась. Девица опять заорала. Детина покачнулся, но снова устоял на ногах.

Спасло Ориса то, что из гостиной вышел Кастор, а за ним вслед и хозяин дома. Детина замер, ожидая приказа выбросить незваного гостя, но бургомистр отрицательно мотнул головой. Когда гора, разочарованно волоча ноги, пошла обратно в кухню, Орис с облегчением вздохнул, закрыл за собой дверь и прислонился к ней ершистым затылком. Волосы всё еще стояли дыбом, а сам Орис мелко дрожал.

Глава 4

Орис отмокал в бочке, сидел, скрестив ноги на дне, а горячая вода обхватывала задубевшие члены до самой шеи. Закрыв глаза, он дышал, один глубокий вдох за другим, но несмотря на аромат трав, разливающийся по купальне, ему до сих пор казалось что от него воняет испражнениями и тухлой рыбой. И всё же в этот момент он был бы на удивление доволен жизнью и даже счастлив, если бы не шаги. Мерные и глухие они эхом отражались под высокими сводами. Грамард на слух мог бы нарисовать карту передвижения сура. Тот молча ходил вдоль стен, заложив руки за спину. Кастор имел некие новости и жаждал ими поделиться, круги, которые он накручивал по купальне, явственно свидетельствовали об их срочности.

То, что ждать Кастор не любит, Орис понял давно, а потому постоянно заставлял его ждать.

— Ну давай, — сдался, наконец, грамард и открыл глаза. — Излагай, что успело такого важно приключиться.

— Пока ты валялся в вонючей яме? — съязвил сур. — Ты удивишься, но много всего успело произойти.

А произошло и правда много всего, в том числе и совершенно неважного с точки зрения Ориса, потому слушал он в пол уха, а голова его клонилась к плечу, глаза сами собой закрывались, и спустя щепотку воска он откровенно захрапел.

Проснулся Орис оттого, что служанка, та самая, которая в испуге орала, увидев его на крыльце, вылила ему на голову ковш ледяной воды. Орис вскрикнул от неожиданности и выскочил из бочки в чём мать родила. Девушка бесстыдно оглядела его с ног до головы и рассмеялась.

— Ну хоть на человека стал похож, а не на порождение Нечистого, — сказала наглая девица и бросила в него сначала куском ткани, обтереться, а следом