Как делать погоду - Улья Нова

В тот день, спрятав термометр в сумку, я шел, впервые внимательно рассматривая тысячи раз пройденную вдоль и поперек улицу, ларьки овощей, хлеба и сигарет, прохожих, чужие подъезды, боковые улочки и машины. Я видел прозрачную, зыбкую быль, в которой надо иметь смелость жить день ото дня, год от года, выполняя обычные, насущные дела. Ничего не выдумывая. Никого не ожидая. Оказалось, пустынные дворы царицынских многоэтажек пронизывают блеклые ветерки, запахи жареной картошки и ароматизированных кубиками щей. Такая быль удручала и отравляла. В тот день, по дороге домой, с термометром в сумке, я почувствовал, что все тревоги, таившиеся во мне многие годы, вдруг пробудились и возникли. Именно тогда, кажется, я окончательно стал таким же испуганным, незначительным, скучающим человеком, как и продавцы термометров, как многие прохожие. Я пришел домой, точно зная, что существует только то, что происходит день ото дня. А всякие сказки и ожидания – больше не в счет. С того вечера Алена перестала меня замечать. Она видела лишь нечаянно выроненный из моих рук диск, телефонную трубку, по рассеянности брошенную мной на диван, шрам у меня на подбородке, шапку ядовито пахнущей пены для бритья у меня на щеках. Она замечала опустевший холодильник, растянутые рукава красной кофты, отсутствие галстуков в моем гардеробе и присутствие в нем линялых джинсов, которые она дразнила подростковыми. Она обращала внимание только на то, что у меня по-прежнему нет машины, зато есть несколько легкомысленных кожаных курток с плеча отца. Что у меня никогда не было и не будет имени, возможности рассказывать что-нибудь умное и значительное с экрана. С этого дня люди на улице все чаще сталкивались со мной плечом в плечо, задевали сумками и портфелями. Когда подходила моя очередь в магазине, приходилось повторять по нескольку раз, чтобы продавец услышал. Машины больше не гудели, не притормаживали, когда я пересекал шоссе. С того самого дня, когда термометр был прикручен на кухне, с наружной стороны окна, ежедневно на улицах, дома, в метро, в магазинах и на работе я получал десятки подтверждений того, что стал невидимкой. Что я исчез, растворился, больше не присутствую и мало что значу.

В общем, я не возражал. Ничего не предпринимал. Никак не боролся. А несмотря ни на что, продолжал сочинять будущее, полное ярких красок, бешеных скоростей и запоминающихся событий. Уже не очень-то веря, что оно когда-нибудь наступит. Из-за этого невыносимая горечь отрубленного от своей сказки человека и фантомная боль невидимки мучили меня все сильнее. В итоге Алена стала задерживаться на работе. Сначала на два часа. Потом иногда и на целую ночь. В подвальчике сайта объявили о скором закрытии и роспуске сотрудников. Умер мой пес по кличке Боб. А недавно, вернувшись с работы, я вошел в квартиру и узнал, что все ее шейные косыночки улетели гусиным клином в обрамленное стеклопакетом окно большой комнаты. Белые кружевные блузки, серые пиджаки и юбки унеслись лебединой стаей в окно кухни. Маленькие шумные стайки пичужек-босоножек упорхнули в форточки. Косметички, пудреницы, сотни парфюмированных мелочей, запахи которых пропитали мою жизнь, были ею, растворились в пасмурном царицынском небе. Я застыл, обезоруженный этим жестоким, недружелюбным “вдруг”. И скоро узнал, что это не случайность. Алена уехала в круиз с директором радиостанции. Она великодушно позволила мне не торопиться. Собрать вещи, подыскать какое-нибудь жилье и через пару недель – съехать. Сегодня на катке я в очередной раз убедился, что мое отсутствие не проходит. Кажется, оно даже усиливается день ото дня. Я окончательно убедился, что мои сказки не воплотятся, а будут лишь сладкой таблеткой, помогающей на некоторое время заглушить разочарование, отчаяние и фантомную боль невидимки, навсегда отрубленного от своего долгожданного, спасительного “и вдруг”».

Я кое-как развязал заиндевелые перепутанные шнурки, стащил коньки и уложил их в рюкзак до следующей зимы, до лучших времен. Старикан нацепил очки с толстенными стеклами и увлеченно рылся в желтом пакете из магазина «Евросеть». Он извлекал пожелтевшие и растрепанные газетки, грозившие окончательно рассыпаться в пыль. Что-то там вычитывал при зеленоватом свете фонаря. И отрывисто сообщал прохожим: «Видите, не опозорился. Василь Василич не какой-нибудь там шарлатан!» Из пакета тянуло кошками и маринованными грибами. Оттуда вылетела огромная сиреневая моль, обезумевшим пропеллером мелькнула перед глазами и исчезла. Старикан извлек из пакета пару черно-белых фотографий с изображением концерта. Детскую бадминтонную ракетку с оборванными струнами. Длинную узкую вырезку из журнала. Веник и воронье перо. Осматривая сокровища, он обдувал их от пыли, разглаживал и аккуратно укладывал обратно, ругаясь на то, что возле пруда экономят электричество и портят людям глаза. Еще он зловеще бормотал: «Ох, дождетесь, ночью нагоню метель». Потом извлек из пакета кусочек урюка, попробовал, сплюнул, пригладил бороду и строго спросил:

«У тебя все? Хорошо, сказочник. Как тебя там?»

«Митя Ниточкин», – напомнил я.

«Так вот, Митя Ниточкин. Ты высказался. Теперь молчи и слухай, что я скажу. Все это мы проходили. Насчет термометров, пешеходов и порывистого ветра. А вот то, что хорошую женщину, диктора радио ты проморгал – это никуда не годится. С этого надо было начинать, а не с термометров».

Я возмутился, но он не дал возразить и примирительно прошептал:

«Ладно, сказочник, не оправдывайся, все знаю. Ты был занят, крутился как белка в колесе, цветы редко дарил. А ведь главное правило: “Дарите женщинам цветы”. Заруби себе на носу. Запиши в мобильный. Теперь она ушла к начальнику. Дура распущенная, хоть и радиоведущая, больше она никто. Ушла и пусть, туда ей и дорога. Но знаешь все почему? – Он прищурился, снисходительно оглядел меня с ног до головы, дожидаясь, когда я переспрошу. И только тогда соизволил продолжить: – Все дело в том, что ты, Митя, опутанный. Никто в твоей беде не виноват. Ты сам себе голову заморочил этими сказками. Зубы себе заговаривал, ждал завтрашнего дня, какого-то там “вдруг”. Дождался, что теперь с тобой никто не считается. Работа у тебя неважная. Женщину хорошую упустил. Она тебя сначала перестала уважать, потом замечать, а потом и вовсе сбежала».

Тут ужасно захотелось домой. Я устал, был сыт по горло Чистыми прудами, катком, гудками машин и неуемным стариканом, из беззубого рта которого в прояснившееся вечернее небо вырывался пропитанный чесноком пар. Я качнулся, чтобы встать и сбежать, но неожиданно вспомнил, что все еще живу у Алены. В полупустой квартире, из шкафов которой упорхнули почти все ее платья, пальто, сумочки и босоножки. Всплыло и то, что через неделю я должен буду съехать, а перед этим – спокойно и мужественно отдать Алене ключи. Выдержать последнюю сцену. И расстаться друзьями. Освежив это в памяти, я безвольно упал на скамейку и решил дослушать, о чем бормочет старикан:

«Ну и ладно, – оживленно восклицал он, – не грусти, сказочник, другую подыщем. Еще лучше. С Первого канала центрального телевидения. Или из журнала “Антенна”. Главное, слухай меня, вникай в то, что я говорю. Беда в том, Митя, что ты давно и безвылазно живешь в здоровенной бобине. Не шерстяных, а особенных ниток, невидимых глазу обычного человека. Но я-то необычный. Я твою беду издали разглядел. Ты себя многие годы опутывал этими “и тут вдруг из-за угла”. Оплетал, обнадеживал сказками про красивую жизнь, поэтому теперь ты невидимый. Никто тебя не замечает, знать не желает. И считаться с тобой никто не будет. Теперь ты сидишь внутри бобины, бездельничаешь, отсутствуешь. И на все, что творится вокруг, тебе начхать. Я две звезды из ковша показываю, вон, говорю, небо проясняется. А тебе плевать. Люди мимо урны мусор кидают – тебе хоть бы что. Если так будешь продолжать, хорошего не жди. Надо, сказочник, хоть немного включиться, принять участие в окружающей среде. Но самому тебе, Митя Опутанный, так и знай, из бобины не выбраться. Поэтому вот что я скажу в заключение этой части нашей программы. – Старикан хлопнул меня по плечу, призадумался и со вздохом изрек: – Придется тебе годик поработать на меня. Денег платить конечно же не буду. Их лишних у меня нет. Но беду отведу. Бобину с тебя сниму. Буду о тебе постоянно думать. Силой мечты направлю куда следует, чтобы ты стал счастливым, полезным человеком. Может быть, все зависит от тебя, и Алену, радиоведущую шалопутную, помогу вернуть. Кроме того, много чему научу. Я вообще-то в человечестве крепко разочаровался. Однажды махнул рукой и перестал пытаться на него влиять. Злое оно в своем большинстве, кошек и собак обижает, в лесах жжет костры, мусорит вдоль дорог. Но тебе, сказочник, если будешь со мной работать, так и быть, помогу. Решайся, пока я добрый, пока в настроении, а то сейчас обижусь на кого-нибудь, начнется повсеместная метель, пасмурная погода без прояснений и поезд твой уйдет навсегда в Нижние Котлы».