Роковой сон Спящей красавицы - Мария Очаковская

– Фея-Крестная, разреши рожу умыть, – хохотнув, буркнул Федор и встал из-за стола. Он и сам чувствовал, что его развезло. По дороге он задел кресло и выругался.

Около полуночи Каратов проводил Федора до такси – того сильно штормило, – назвал адрес и расплатился.

Уже завалившись на заднее сиденье, Федор вдруг засмеялся, высунулся наружу и громко икнул:

– П-прощай, Фея-Крестная!

Каратов вернулся к себе, заученными движениями, как автомат, убрал со стола и помыл посуду. Сердце щемило, спать не хотелось. Он включил телевизор, налил себе вина, но прежде решил переодеться. Окинув недобрым взглядом безупречно застеленную кровать, он посмотрел на свое отражение: «Фея-Крестная! Ручки у тебя коротки, Арнольд Михайлович. Раньше все всегда мог: и бандитов в девяностых убалтывал, и директоров театров очаровывал, из акул-продюсеров веревки вил, а теперь… Нолик, пустое место!»

От собственного бессилия ему вдруг очень захотелось плакать. Как в детстве, когда он плакал, а мама его успокаивала, и все горькие мысли сразу уходили. Но мамы больше нет…

– Арина Ивановна, надеюсь, вы не возражаете против записи нашей беседы? – спросил ее следователь, тучный, лысый мужчина, слегка за пятьдесят, с добродушным лицом, представившийся Глебом Сергеевичем Павленко.

– Нет, не возражаю, – ответила она.

– Значит, если я правильно понял, пропавший экспонат музею не принадлежал? И все же он как-то попал на выставку? – проговорил следователь и включил диктофон.

– Вы поняли правильно. О его включении в экспозицию я договаривалась с частным коллекционером, – отозвалась Арина, говорила она спокойно, медленно, потому что с утра напилась успокоительного – в движениях и речи появилась приятная плавность.

Допрос происходил в зале музейного лектория, который на время оперативно-следственных действий приостановил свою работу.

Это был уже повторный допрос, хотя сами полицейские почему-то жеманно называли его «беседой». «Давайте побеседуем с вами».

В первый раз, сразу после кражи, с Ариной «беседовал» прыщавый молодой парень, наглый, нервный, очень противный. Потом он «побеседовал» с Мариной Эдуардовной, с которой случилась истерика, затем – со смотрительницей зала Раисой Петровной. На следующий день дамочку отвезли в больницу с гипертоническим кризом, и прыщавый больше не появлялся.

Но осадочек, как говорится, остался.

Да уж, шутки в сторону, в музее произошло настоящее ЧП, поэтому весь коллектив сотрудников буквально стоял на ушах. Новость о краже мгновенно разлетелась по Москве, и уже на следующее утро у входа толпились репортеры. Руководство в ожидании высокого министерского решения попряталось по кабинетам и хранило молчание. Сотрудники тоже не давали никаких комментариев. Атмосферу, царившую в это время в музее, можно было бы охарактеризовать одним емким словом – страх. Люди боялись не просто потерять работу, а быть уволенными по статье, с волчьим билетом. В итоге журналистам пришлось общаться с говорящей головой из пресс-службы МВД.

Следователь Павленко оторвался от своих записей, отер носовым платком потный лоб и внимательно посмотрел на Арину.

– По вашим словам, у музея – обширные фонды. Неужели этот… экспонат нельзя было чем-то заменить?

– Во-первых, в наших фондах ничего подобного не нашлось. – Арина вяло усмехнулась, понимая, насколько это бессмысленно – объяснять следователю, как формируется подобная экспозиция. – Хотя, конечно, если рассуждать теоретически, то можно было бы и не привлекать частных коллекционеров. Но тут, понимаете, как бы вам это… Представьте, допустим, что на выставке, посвященной Феликсу Дзержинскому, все экспонаты один к одному: фуражка, кожанка, сапоги, но нет его любимого «нагана», – попыталась пошутить Арина, но шутка следователю не понравилась.

– Кхэ… очень популярно объяснили. – С кислой усмешкой он склонился над своими бумагами.

– Простите, не хотела вас обидеть, – смешалась Арина. – Ну а во-вторых, сам факт участия в выставке таких известных коллекционеров, как Григорий Борисович Лейбман, может привлечь внимание. Имя громкое, понимаете? После того как он дал свое согласие, у выставки сразу появилась группа поддержки, нами заинтересовалась пресса. Очень достойный был господин. Светлая ему память.

– Если не ошибаюсь, он скончался месяц назад?

– Да, примерно так. Больное сердце, ему уже под восемьдесят было.

Следователь понимающе закивал:

– На некоторые вопросы, Арина Ивановна, вы уже отвечали моему коллеге, но я хотел бы кое-что повторить.

– Конечно-конечно, – согласилась она, а про себя отметила, что нынешний следователь заметно отличался от того, который всех обхамил.

– Так вот, все-таки по поводу денежного эквивалента похищенного артефакта?..

– Его стоимость, как я уже объясняла, установить сложно. Такие вещи в комиссионках не продаются, только с аукционов. И потом дело же не в деньгах…

– Понятно, – закивал следователь и, черкнув что-то в своих бумагах, задал следующий вопрос: – Что ж, тогда давайте поговорим о личности предполагаемого преступника. Есть ли у вас какие-то предположения, кому эта вещь могла быть настолько интересна?

– Ответ напрашивается сам собой. Наша выставка как раз об этом – поклонниках великого таланта. У Сергея Яковлевича Лемешева их было немало. Они не то что ежедневники, а перчатки, галоши, носовые платки у него перли, пуговицы отрывали! Для них пуговица кумира была равнозначна бесценному сокровищу.

– И вы это серьезно? – с недоверием переспросил Павленко.

– Абсолютно, – ответила Арина. – Вам все это кажется чем-то несерьезным, фантастическим, потому что вы не театрал.

– Увы, не сложилось.

– Жаль, жаль, в том смысле, что, будь вы театралом, вам было бы понятнее, на что способны почитатели талантов, таких как Лемешев, тех, кто снискал всенародную любовь!

– Что ж в СССР так любили оперу?

– Почему же, не только оперу. А кино, а драмтеатр, а в балете какие были имена! Плисецкая, Васильев, Максимова, Лиепа, Семенова, Лепешинская… Людям нужны кумиры! – воодушевилась Арина. – Вот вам пример, у Галины Сергеевны Улановой, надеюсь, не надо объяснять, кто она такая, была поклонница, американка. Звали ее Эвелина Курнанд. Так вот, эта Эвелина ездила за Улановой по всему миру, следила за всеми ее выступлениями и лишь через двенадцать лет решилась подойти к ней и познакомиться. Она в прямом смысле боготворила балерину! Надо отметить, что Курнанд была богатейшей женщиной Америки, и никакие железные занавесы не мешали ей присылать подарки своему кумиру: свежие цветы, духи, платья, шубы. После смерти она завещала Улановой все свое состояние, все, включая коллекцию театральных артефактов. Сейчас, кстати, она выставлена в музее балерины.