Простые смертные - Дэвид Митчелл

Господи, как же хочется пить! Теперь мама уже наверняка изложила отцу собственную версию того, почему Холли сбежала из дома и вела себя как неуправляемый мальчишка-подросток; я готова была спорить хоть на миллион фунтов, что она, рассказывая об этом, весь наш последний разговор так перекрутила, что отец тут же начал шутить: «Выше грудь, девушки!», а завсегдатаи паба – ПиДжей, Ниппер-японец и Большой Декс – согласно кивали и пьяно ухмылялись. А ПиДжей, сделав вид, будто зачитывает статью из газеты «Сан», провозгласил: «Вот тут сказано, что астрономы из университета Говношира только что обнаружили новые свидетельства того, что тинейджеры действительно являются центром Вселенной!» И все пьянчуги дружно захихикали, даже старина Дэйв Сайкс, всехний любимец, присоединился к ним, покатываясь со смеху: ой-ты-такой-остроумный-что-я-чуть-не-описался-ей-богу! Ладно, посмотрим, как они будут смеяться через несколько дней, когда я так дома и не появлюсь!

Я заметила, что впереди несколько человек удят рыбу, хотя до них было еще довольно далеко.

* * *

«Холли Сайкс и Сверхъестественное Дерьмо», глава третья.

Когда после обморока меня подняли и понесли в школьный медицинский кабинет, в ушах у меня вновь зазвучали знакомые голоса, и я поняла, что мои «радиолюди» вернулись. На этот раз их было как-то особенно много, сотни, и все они разом что-то нашептывали, так что в итоге у меня просто голова пошла кругом. Но куда сильней, чем возвращение «радиолюдей», меня потрясла мысль, что Сьюзен Хиллэдж погибла из-за меня. В общем, я не выдержала и рассказала нашей старенькой медсестре о «радиолюдях» и о мисс Константен, и эта милая старушка, естественно, решила, что у меня как минимум сотрясение мозга, а может, я и вовсе спятила, и тут же позвонила маме. Мама позвонила нашему семейному врачу, и меня в тот же день показали «ушнику» из «Грейвзенд дженерал хоспитал», но тот не нашел никаких отклонений и предложил проконсультироваться у одного его знакомого, специалиста по детской психиатрии из лондонского «Грейт Ормонд-стрит хоспитал». По его словам, этот врач как раз занимался такими случаями, как у меня. Мама тут же принялась твердить как попугай: «У моей дочери с головой все в порядке!», но доктор припугнул ее словом «опухоль», и она сдалась. После этого я пережила самую ужасную ночь в жизни; я умоляла Господа избавить меня от мисс Константен; я даже Библию под подушку положила; но «радиолюди» непрерывно что-то бормотали у меня в ушах, и я из-за этого всю ночь глаз сомкнуть не могла. А наутро нам позвонил тот ушник и сказал, что его друг, тот самый лондонский специалист, уже через час будет в Грейвзенде и хорошо бы моя мама немедленно подняла меня и привезла к нему.

Доктор Маринус был первым настоящим китайцем, с которым я познакомилась, если не считать тех, не совсем настоящих, китайцев из ресторана «Тысяча осеней», куда нас с Бренданом иногда посылали за едой навынос, если мама слишком уставала и не в силах была сама готовить ужин. Доктор Маринус превосходно, прямо-таки безупречно говорил по-английски, хотя и так тихо, что приходилось вслушиваться в каждое его слово. Он был маленького роста, щуплый, но, тем не менее, как бы заполнял собой всю комнату. Сперва он расспросил меня о школе, о семье и вообще поговорил со мной о всякой всячине и только потом перешел к «радиолюдям». Мама упорно продолжала твердить: «Моя дочь не спятила, если вы это мне доказать хотите! У нее просто сотрясение мозга». На что доктор Маринус сказал, что совершенно с нею согласен и я, разумеется, отнюдь не сумасшедшая. Просто мой мозг, сказал он, как бы немножко сбился с пути и утратил присущую ему способность логически мыслить, и, чтобы исключить возможность наличия какой бы то ни было опухоли, ему нужно задать мне кое-какие вопросы, и мама очень поможет ему, если позволит мне самостоятельно на эти вопросы ответить. Мама притихла, и я стала рассказывать доктору о «радиолюдях», о Сьюзен Хиллэдж и о мисс Константен. Мама, слушая это, снова задергалась, но доктор Маринус заверил ее, что слуховые галлюцинации – их еще называют «сны наяву» – случаются у девочек моего возраста весьма часто. А мне он сказал, что несчастный случай со Сьюзен Хиллэдж – это просто ужасное совпадение, и такие совпадения, даже куда более невероятные, случаются с людьми повсюду, во всех странах мира и чуть ли не каждую минуту; просто пришел мой черед, только и всего. Мама спросила, есть ли какое-нибудь лекарство от этих снов наяву, и тут, помню, доктор Маринус сказал, что «не хотел бы сразу ступать на этот опасный путь», то есть применять сильнодействующие средства, и предпочел бы воспользоваться неким довольно простым, но весьма действенным способом, издавна известным на его «древней родине». Это похоже на иглоукалывание, сказал он, только иглами при этом не пользуются. Затем доктор велел маме сжать кончик моего среднего пальца – он пометил там нужную точку, – а сам коснулся своим большим пальцем какого-то места прямо посредине моего лба и слегка его потер – словно художник, растирающий краску пальцем. И глаза мои сами собой закрылись…

…а «радиолюди» исчезли. Нет, они не просто притихли, а совсем убрались куда-то! По моему лицу мама догадалась, что произошло, и, кажется, была потрясена и обрадована не меньше меня. И тут же стала спрашивать: «Неужели это все? И никаких иголок, никаких пилюль?» И доктор Маринус сказал, что да, это все и это должно мне помочь.

Я спросила: навсегда ли исчезла и эта мисс Константен?

И доктор сказал, что, во всяком случае, на некий обозримый период точно.

Вот и все. Мы попрощались с доктором Маринусом и ушли; потом я выросла, и ни «радиолюди», ни мисс Константен в моей жизни больше никогда не появлялись. Я пересмотрела множество всяких научно-документальных фильмов, где рассказывалось, какие невероятные шутки играет порой с нами наш мозг, и наконец поняла, что мисс Константен была для меня чем-то вроде воображаемого друга – этаким Багзом Банни, у которого что-то не в порядке с механизмом. А несчастный случай со Сьюзен Хиллэдж – это действительно просто невероятное совпадение, как и объяснял мне доктор Маринус. Кстати, Сьюзен тогда не умерла, но, выздоровев, вместе с родителями переехала в Рамзгейт, хотя некоторые, наверное, и могли бы сказать, что это почти одно и то же. А еще доктор Маринус провел со мной что-то вроде сеансов гипноза – примерно таких, как на кассетах для желающих бросить курить. С тех пор мама никогда больше не употребляла слово «китаёза», да и теперь обрушивается, как целая тонна кирпича, на всякого, кто так говорит. «Следует говорить «китаец», а не «китаёза», – строго выговаривает она провинившемуся. – Между прочим, китайцы – лучшие доктора в Государственной службе здравоохранения Великобритании!»

* * *

Я глянула на часы: час дня. Далеко позади какие-то рыболовы – они выглядели как на детском рисунке «палка-палка-огуречик» – удили рыбу на мелководье близ Шорнмид-форта. Впереди виднелась гравиевая шахта и рядом с ней – огромная пирамида гравия и движущийся конвейер, который словно кормил какую-то баржу, ссыпая гравий в разинутый люк трюма. Виден был и Клиф-форт, смотревший на меня пустыми глазницами выбитых окон. Старый мистер Шарки рассказывал, что во время войны там стояли зенитки, и люди в Грейвзенде, заслышав их грохот, знали, что у них есть максимум шестьдесят секунд, чтобы укрыться от воздушного налета в бомбоубежище, или под лестницей, или хотя бы просто выбежать в сад. Жаль, подумала я, что сейчас нельзя сбросить какую-нибудь бомбу на один хорошо знакомый мне дом на Пикок-стрит! Они ведь наверняка сидят на кухне и жрут пиццу – Винни вообще питается почти исключительно пиццей; ему, видите ли, лень поднять задницу и что-нибудь еще себе приготовить. Спорить готова, они сейчас сидят там и смеются надо мной. Интересно, а Стелла у него пробыла всю ночь? Вот так вот влюбишься в кого-нибудь, думала я, и все! Влюбишься, как последняя дура! Дура, дура! Со злости я поддела ногой камешек на дороге, но это оказался не «камешек», а край выступившей из земли скальной породы, и я здорово разбила себе палец. Боль молнией прошила все тело насквозь. На глазах сразу выступили горячие слезы, а потом они и вовсе полились ручьем – и откуда в человеке берется столько воды, скажите на милость? Особенно если учесть, что единственной жидкостью, которую я за сегодняшний день выпила, был глоток воды, который я сделала, когда чистила зубы, да еще немного молока, смешанного с «Витабиксом». Язык у меня от жажды стал шершавым, как керамические катышки, которые используют при посадке домашних цветов в качестве дренажа. Я натерла плечо ремнем от рюкзака. А сердце мое наверняка было похоже на заплаканного, забитого палками тюленьего детеныша. И в желудке у меня было пусто, но этого я пока что толком понять не успела – слишком уж несчастной я себя чувствовала. Но поворачивать назад я все равно не собиралась. Ни за что, черт побери!