Всеобщая история любви - Диана Акерман

Думая о конце шестидесятых, я вспоминаю, как страстно, с каким пылом пытались тогда переделать общество. Поколение хиппи, галлюциногенов и вьетнамской войны, мы жили в состоянии постоянного смятения. Мы были одновременно и циниками, и идеалистами. Истины, доставшиеся нам в наследство, уже не годились, и мы чувствовали, что изменить их – это и наша привилегия, и наш долг. Наша жизнь напоминала американские горки с их сумасшедшими виражами и вылетами из колеи. Веселиться – значило позволять себе безумные выходки в публичных местах. Рок-н-ролл пьянил нас лозунгами и высокими децибелами. «Война» маячила за всем и всеми. Мы боролись за объединение. Мы протестовали. Нас арестовывали. Мы записывались в армию. Нас в нее забирали. Мы уклонялись или убегали. Мы устраивали сидячие забастовки. Мы занимались свободной любовью. Мы пробовали наркотики и выходили за пределы обыденного сознания. Как и каждое поколение, мы жили с нравственными дилеммами. В университетах мы спорили о политике до, после и даже во время лекций, переписывая их учебные планы.

Эта атмосфера переворота, социальных перемен и надежд вспоминается мне сейчас, когда я описываю Афины V века до н. э. Война и политика привели к появлению радикальной идеи неуемной демократии, при которой граждане могли излагать свои взгляды, какими бы новаторскими они ни были, и предлагать свои мнения государственному собранию. На общественную должность можно было избрать любого гражданина старше тридцати лет. Ежедневные интриги этого энергичного самоуправления становились предметом судебных разбирательств и лили воду на мельницу слухов. В Афинах жили лишь около тридцати тысяч человек – немногим больше, чем в городке северной части штата Нью-Йорк, где я живу. И тем не менее Афины породили целую когорту блистательных мыслителей и созидателей, идеи которых легли в основу западной цивилизации. Многие из них наверняка дружили, их пути постоянно пересекались; по крайней мере, они знали друг друга в лицо. Это был компактный город, где все было пронизано состязательностью: греки обожали устраивать соревнования, физические и интеллектуальные. Быть гражданином Афин значило обладать статусом, престижем, экономическими возможностями (владеть недвижимостью могли только граждане) и ощущением знатности (оба родителя должны были быть афинянами; в IV веке афиняне даже не имели права вступать в брак с неафинянами). В Афинах все вращалось вокруг прав граждан – эти права были священны. Это ощущение гордо объяснял Перикл, и позже эти положения будут приняты колониальной Америкой почти дословно:

При таких идеалах, при интеллектуальной открытости для всех политика стала для Афин тонизирующим средством, однако пользоваться им могли только мужчины. Женщинам не позволялось быть гражданами: политика могла сделать их чересчур энергичными – ведь всем известно, что женщины по природе неразумны, истеричны, прожорливы, склонны к пьянству и одержимы склонностью к плотским удовольствиям. Считалось, что их разум и воля недостаточно сильны, чтобы взять на себя столь жизненно важную ответственность, как самоуправление. Неспособны они и вести оживленные беседы. Жена не ела за одним столом с мужем, а если он приводил гостя, то все женщины дома должны были удалиться на женскую половину. Любую женщину, которая присутствовала среди мужчин, – даже если она участвовала исключительно в разговорах, – считали проституткой. Но это не значит, что к женщинам относились плохо. В греческой литературе о женщинах нередко говорилось с нежностью, а домашние сцены любовно изображали на вазах. Судебные речи часто включали в себя чувствительное упоминание о матери, сестре, жене или дочери одного из участников процесса, и содержался призыв учитывать их интересы. Мужчины не прибегали бы к таким уловкам, если бы они не думали, что эти хитрости подействуют. Однако семья могла быть уверена в чистоте своего рода только при условии, что за женой строго следили. Место ее было в темном подвале дома, рядом с другими богатствами.

Чистокровная афинская девушка должна была выходить замуж молодой, быть девственницей и ни в коем случае не появляться в обществе мужчин. Мужчины женились поздно (как правило, уже за тридцать), и от них не требовалось быть целомудренными. Это значило, что ни у мужчин, ни у женщин не было ровни противоположного пола, с которой можно было бы вступить в любовную связь. Типичный сценарий был таким: воспитанный, образованный, сексуально опытный, политически активный муж средних лет возвращался домой к опекаемой им неграмотной шестнадцатилетней жене. Девушки моложе двадцати лет на улицах не появлялись, так что мужчины не могли их идеализировать или мечтать о связи с ними. А вот красивых подростков на улицах встречали, и только от них исходила эротическая притягательность молодости. Друзья часто встречались в гимназиях, где они могли видеть, как молодые афиняне занимаются физическими упражнениями обнаженными (лишь обвязывая пенис тонкой кожаной полоской, чтобы защитить крайнюю плоть). Поскольку уважаемые афинские женщины жили в изоляции от общества, у мужчин часто были молодые любовники или женщины-куртизанки, к которым можно было заглянуть не только ради утех, но и ради общения.

Люди семейные иногда заводили связи на стороне, при этом любовь не имела ничего общего с браком, цель которого состояла в том, чтобы производить потомство. Согласно Менандру, брачная формула была примерно такой: «Я даю тебе эту женщину (мою дочь) для того, чтобы с ней ты посеял и взрастил законных детей». Взаимоотношения с женщинами ассоциировались с земледелием, с полями, которые нужно засеять и собрать с них урожай. Мужчины олицетворяли разум и культуру, а женщины – дикие силы природы, которые предстоит обуздать мужчинам.

Над камином в моей гостиной висит большая гравюра под названием «Диана на охоте». Чувственная богиня прыгает, изгибается, она вся в движении; она и ее спутницы почти голые бегут по лесу и, словно воплощая собой пыл, преследуют оленя, на которого охотятся. Известная также как Артемида, эта «охотница непорочная и чистая» источала чувственность и энергию. Она наслаждалась природой в самых первозданных ее проявлениях. «Владычица зверей», она была покровительницей диких животных и присутствовала рядом с ними, двигаясь словно легкое дуновение ветра или бесплотный солнечный свет. Кульминацией греческой свадебной церемонии был момент, когда девушка отрекалась от Артемиды, своей богини-покровительницы, и присягала на верность Деметре, богине земледелия и замужних женщин. Деметре (буквально: «матери-земле») как-то удавалось быть одновременно и неэротичной, и плодовитой. Идеальная жена была подобием возделанной пустыни, запущенной земли, которую расчистили и сделали плодородной. А все социальные, интеллектуальные, культурные и романтические потребности мужчины должны были удовлетворяться где-то на стороне.