Марргаст. Первое семя тьмы - Анна Чайка

Легкий обоз подобрал меня подле Добронского тракта. С тех пор, как я покинул Фензино, прошло около пяти дней. Где я бродил все это время, скажут только боги. Но выйти к людям я все же сумел.

Старый извозчик то и дело обеспокоенно поглядывал в мою сторону, пока мы ехали к Солнечной долине. Из-за скорой езды сани тряслись, путники торопились попасть под защиту берегинь до заката. Меня же в санях бросало из стороны в сторону. Попадись на пути кочка или камень побольше − точно вывалился бы.

Наверно, старика беспокоила вялая реакция на спасение. С того момента, как он остановился и раскопал меня в сугробе, я не промолвил ни слова. Накатило притупленное чувство безысходности. Когда в рот ткнулась фляга с горячительным напитком, я инстинктивно мотнул подбородком. Ненавижу хмельное!

Мой спаситель, поручив управление сыну, не оставлял попытки меня отогреть. Сверху было накинуто еще пара шкур, из укромного местечка выужена котомка с едой.

Отчего-то запах хлеба вызвал в моем потухшем сознании лишь отторжение.

Спазм − первый за несколько суток − сжал желудок, выворачивая нутро наизнанку. Я резко откинул теплые накидки и перегнулся через край саней. Меня вырвало чем-то черным и едким.

− Что ж с тобой случилось-то, сынок? − опасливо спросил старик, похлопывая меня по спине. От мысли, что надо возвратиться воспоминаниями в Фензино, чуть не стошнило опять. Не хочу, не стану об этом думать, не заставляйте!

− Зачем? − прохрипел я, пытаясь сфокусировать на нем взгляд. Старик подставил другое ухо, предусмотрительно отогнув его узловатым желтым пальцем.

− Ась?

− Зачем вы спасли меня? Для чего?

− Да кто ж такие вопросы задает, милок? Что ж мне оставить подыхать тебя надо было? Ты поешь, поешь, а то больно на мертвяка похож. Прям лица нет, одно полотно белое! Долго бродил-то?

− Лучше бы и впрямь сдох, − Меня укачивало.

Но сон не лучшая идея, поэтому надо крепиться. По крайней мере, пока не приблизимся к каменным истуканам. Старый возница жестом подсказал сыну направление и вновь принялся за старое. От медвежьей шкуры пахло пылью и пряностями. Я откинулся назад, натягивая ее до подбородка здоровой рукой. Раздутую же сунул под одежду, чтоб не искушать своих спутников.

− Заблудился, да? − повторил старик вопрос. − Не удивительно. Вон какая чертовщина нынче творится, подумать страшно! Люди пропадают, лесной народец бунтует, пытается земель побольше отхватить. А князьям-то, похоже, все до одного места. Того самого, которым они трон подпирают. Тьфу!

Он неловко выудил из под нижней рубашки веревочку, на которой болтался знак Един-бога. Такой металлический треугольник с поперечной черточкой. Их выдавали всем, кто соглашался принять новую веру, как символ измененного человека. Треугольник быстро поцеловали и вернули обратно под одежду. В тот момент, не смотря на плачевное состояние, я захотел рассмеяться.

− Скажи-ка, отец, а ты бесов видел?

Не знаю, что я ожидал услышать. Ответ на свои страхи? Обезличенную проповедь религиозного фанатика? Или, может, правду, которая по какой-то причине открылась мне позже, чем остальным?

Но нет, все оказалось куда проще. На меня посмотрели, как на глубоко больного человека, и ласково ответили:

− Глупости. Не существует их.

Вот так вот. Кем же тогда была та тварь, вылупившаяся из человеческого тела, точно насекомое из наскучившего кокона? Уж не моим ли личным кошмаром? Я медленно падал в пропасть усталости, где меня ждало повторение выученного урока.

Ты спасешь нас? Ты обещал… Спаси… Я приду… Мы будем есть… Придем и будем есть… Нас много, здесь во Тьме…

Жди. Я вернусь за тобой.

Эти слова отчетливей всего отпечатались на внутренней стороне моих век. Цвет их был багрово-красным.

***

Наконец, мы прибыли к берегиням. Черные изваяния из неизвестной каменной породы были разбросаны на многие сажени вокруг стольного града и окрестных деревень. Девять матушек, так прозвали их в народе.

Берегини были воздвигнуты в стародавние времена с целью огородить властителей Славии от козней врагов, в том числе и от представителей злых рас.

Разумеется, никого статуи не останавливали. Но трепет внушить могли, особенно неискушенному зрелищами путнику. Размеры их превышали любые разумные пределы. Берегини возвышались над лесом, холмом и городами, и легко высматривались с любой точки внутреннего периметра. Хотя знающие люди утверждали, что даже они не сравнятся по величию с основой мира, древом Карколистом, рядом с которым и горы казались неказистыми карликами.

Мы остановились на точке пограничной службы, когда я заметил странное. От одной берегини до другой тянулась едва заметная полоса света. Эдакое невесомое сияние, замыкавшееся в круг. Мы стояли у основания ближайшей − скорбный лик статуи был устремлен вверх, руки на груди. А над нами о преграду билось темное пятно.

Оно хлопало мощными крыльями, отлетало подальше и с силой врезалось в барьер, пытаясь пробиться внутрь. Снова и снова. Я ощутил новый прилив тошноты. Оглянулся на извозчика, который, как ни в чем не бывало, болтал с воином из княжеской дружины.

Они обсуждали ситуацию на востоке, степняков и их лидера Рокана Волгача, совершавшего набеги на поселки у горной гряды Тутнь, и совершенно точно не видели, что творится всего в сотне саженей над ними.

Я облизал пересохшие губы.

− Тебя нет, ты − наважденье. Сгинь, уйди!

Гигантская птица или нечто, похожее на нее, внезапно посмотрело вниз. Я вжался в сани, чувствуя кожей ее ядовитый злой взгляд.

С секунду «птица» внимательно изучала землю, затем с грацией раненого хищника развернулась в воздухе и полетела на запад, трепеща обрывками муаровых крыл. Сначала я подумал, что она спешит доложить красной твари о том, что я выжил и перехожу границу берегинь. Но потом паранойя сменила направление, и стало ясно, что меня могут и вовсе не пропустить на ту сторону.

Когда наш обоз из трех саней пересекал границу барьера, сердце рвалось из груди. Лошади нетерпеливо всхрапнули. Возможно, они видели тоже, что и я.

Не хочу оставаться снаружи.

Быстрее, ну же! Свет пронизал нас насквозь, облепил кожу мокрой тканью… и все.

Ничего не случилось. Как и раньше, когда мы с Селио свободно странствовали вокруг Белого города с целью наживы. Поняв это, я сполз на дно своего временного укрытия и впервые задумался, что делать дальше.

Я хотел жить. Очень.

Но для этого требовалось нечто большее, чем простое желание.

Меня высадили у окраины, сунув напоследок краюху ржаного. Вопреки своему названию Солнечная долина мало чем отличалась от соседних земель. Но царская династия заложила основы своего правления именно здесь − и хотя их времена канули в лету, на воротах по-прежнему красовались стручки гороха, падавшие с небес.