Неизвестный Киров - Алла Кирилина

Самые различные темы российской действительности поднимал Киров в «Тереке»: о тяжелом материальном положении рабочих и крестьян, о их каторжном труде, о тяжелой участи женщин, особенно на Кавказе, о национальных противоречиях между горскими народами и русскими казаками, выдвигая в связи с этим принцип национального равноправия наций и народностей. С горечью он писал о положении российского журналиста, о цензурных притеснениях и бесправии прогрессивной печати.

В своих статьях и репортажах Киров отстаивал принцип массового образования, выступал в защиту науки, отмечал бедственное положение ученых. «Знает ли общественно-мыслящая Россия своих ученых, — писал он, — любит ли хоть дна их, умеет ли общество оказать им в свое время ту поддержку, которую при других, благоприятных условиях, могла бы оказать им государственная власть?.. Увы, чаще всего, конечно, нет»[37].

Большое место в публицистике Кирова занимает думская тематика. Он выступает с критикой думского законопроекта о социальном страховании рабочих, разоблачает антинародную сущность таких черносотенных партий, как «Союз русского народа» и «Союз Михаила Архангела», утверждает, что Дума, ее депутаты отражают-лишь интересы собственников. Ярким образцом такой его публицистики является памфлет «Простота нравов». Представляя состав депутатов IV Государственной Думы, он писал: «Выяснилось окончательно, что в четвертой Думе неизбежно господство черных весьма определенного тона, тона Пуришкевичей и Замысловских… Глядя на наш четвертый парламент, очень легко уподобиться тому оттоману, который, посетив французскую палату депутатов, воскликнул: „Благодарю Аллаха, избавившего мою родину от столь гибельного испытания!"». Россия, продолжал Киров, «…в политическом отношении переросла анекдотического турка. Ей уже не к лицу славословить страны, в которых „слава Богу, нет парламента“»[38].

Киров-журналист не оставлял без внимания и международные проблемы. Он остро отреагировал на балканские войны, оперативно давал обзоры с театра их военных действий, симпатизировал балканским народам, борющимся за свою независимость. Критикуя политику великих держав на Балканах, он писал, что они ратуют лишь на словах за национальное самоопределение славян, а фактически «баланс войне подведут люди, для которых национальное самоопределение пустой звук, у которых вся философия сводится к быстрому обогащению франка».

Следя за военными приготовлениями крупных держав, Киров отмечал их опасность. Он писал в ряде своих статей, что бремя военных расходов тяжелой ношей ложится на плечи трудящихся, что любое «проявление человеческого гения в области открытий и изобретений взвешивается, прежде всего, с точки зрения милитаризма», а повсеместная милитаризация экономики, по его мнению, неизбежно ведет к войне и «создает в Европе пороховой погреб, который ждет искры».

После начала Первой мировой войны Киров на страницах «Терека» не написал фактически ни одной строчки с осуждением политики царского самодержавия в войне, так же как и не осудил национал-шовинистический угар в России, разразившийся в первые месяцы войны. Однако он много писал о братоубийственном характере войны, о том, что она не отражает интересы широких народных масс. Он разоблачал тех, кто занимался спекуляцией, наживался на поставках для армии. По его мнению, война выгодна лишь «акулам» капитализма, которые «не задыхаются от кровавого пота, стоны целой страны не трогают их, не омрачают их душу. „Акулы" спокойно делают свое черное дело». В одной из своих статей, обращаясь к солдатам и гражданам, Киров призывал их: «Объявите войну войне».

Особую выгоду в Первой мировой войне имеют американские толстосумы, наживающие баснословные прибыли на трагедии народов. «Ураган войны, долетая до берегов Америки, — писал Киров в статье „Кто побеждает", — обращается в приятный ласкающий ветерок и там им довольны… Поистине Соединенные Штаты обрели новую Калифорнию, из которой черпают золото в крупнейших суммах»[39].

Каковы же были политические взгляды Кирова в период с 1909 по 1917 год? В ряде биографических очерков о нем, в воспоминаниях лиц, работавших и знавших его по Северному Кавказу, в ряде исследований, написанных о нем, деятельность Кирова оценивается однозначно: последовательное проведение ленинской линии на воспитание масс, удачное соблюдение установок вождя на сочетание легальной и нелегальной работы члена российской социал-демократической партии большевиков[40].

Н. А. Ефимов, наоборот, подвергает сомнению тезис о том, что Киров был «безупречным большевиком-ленинцем и никогда не сходил с ленинского пути». Он считает, что Киров «и до Февральской революции 1917 г. вел обычную жизнь преуспевающего журналиста-публициста газеты кадетского толка», а его «побочным увлечением» «в то время была вовсе не подпольная работа, а природа Кавказа»[41]. Основанием для подобного утверждения, по мнению Ефимова, является отношение Кирова к Временному правительству, поклонником которого он был. Ефимов пишет, что впервые на эту позицию Кирова обратил внимание ростовский историк А. И. Козлов в своей книге «Сталин: борьба за власть», изданной в 1991 году.

Но это не так. Впервые о позиции Кирова по отношению к Временному правительству написал еще В. Б. Дубровин в своей книге «Повесть о пламенном публицисте», выпущенной Лениздатом в 1969 году, т. е. фактически более чем на 20 лет раньше А. И. Козлова. Тогда Дубровин однозначно оценил позицию Сергея Мироновича по отношению к Февралю и Временному правительству как ошибочную.

Действительно, Киров восторженно встретил Февральскую революцию. «…В 24 часа, — писал он, — порабощенная многомиллионная страна, представлявшая собою неограниченное поле для производства самоуправства, где городовой и земский начальник чувствовали себя полными фараонами, эта страна вдруг стала свободной… История мира таких примеров не знает». Сергей Миронович выразил полное доверие Временному правительству, высоко оценил программу его действий, считая его подлинно народным[42].

С точки зрения ортодоксального большевизма, подобные взгляды были, конечно, не только ошибочны, но и крамольны. Они не могут быть присущи «безупречному ленинцу».

Но вряд ли сегодня, исследуя исторические портреты деятелей большевистской партии, освобождая их от восторженной шелухи советской историографии, следует прибегать к таким словам: «не был безупречным ленинцем», полностью при этом абстрагируясь от конкретных реалий тех лет.