Признание в любви - Борис Гриненко

Завтра улетаем. Нежданное – всегда ожидаемое закончилось? Нет – началось. Стоим у окна обнявшись. Волны нет – берег чистый, всё легло на свои места. Жизнь стала другой, словно в театре подняли занавес, и оказалось, что, на самом дел, мир прекрасен. Непонятно в нём только одно – как мы могли жить раньше? Не иначе, это Бог дал мне запоздалый дар, спасибо ему, – возможность сделать счастливым одного человека. И не забыл дать этого человека.

Возвратились мы в «пену дней». Нас видят вместе. Поклонников много, словно волны в штормовом море, накатываются, молодые, симпатичные. Спрашивают меня:

– За что тебя-то полюбила?

– Шекспира помните? – «Она меня за муки полюбила».

– Какие ещё муки?

– Которые я с ней испытаю.

– Она же такая красивая, молодая.

Намекают на мой возраст.

– Ребята, вы переврали, во-первых, она – умная, а всё остальное потом. Это нас и объединило, с вами именно на этой почве единства и не получилось.

У нас получилось. Люба, близкая Ирина подруга, рассказала, что именно она подтолкнула случай. В своё время у неё была проблема – боялась читать лекции в институте повышения квалификации по программированию. Ира сама читала и её уговаривала, убеждала, затащила послушать на свои, в итоге – согласилась. Она рассказала… о другом убеждении. Стоит Ира за дверью на лестнице-курилке, был такой уголок, дрожит. «Что случилось?» Отговаривалась, отговаривалась, открылась – Борис пригласил слетать к морю. Голова программиста рисует алгоритм: «Что – если – тогда». Душа зачёркивает: «Хочу, боюсь». Подруга убеждала битый час: «Ты свободная, что мешает проверить, попробовать. Если что не так, тогда и думать будешь».

После возвращения на Любин вопрос «как?» Ира без слов подняла вверх большой палец.

– Во всём?

– Во всём!

С этого времени можно выбирать страницы из нашей повести, внезапно подаренной судьбой. Почему-то мы оба уверены, что иначе и быть не могло. Пусть встреча задержалась, ничего с этим не поделаешь, но всё что было прежде, стало совсем неважным. История наша долгая или короткая, как считать. Для нас – короткая, потому что её можно описать одним словом – любовь. Никто, думаю, не будет спорить, что без любви и жизни настоящей нет.

Человек приходит на Землю, чтобы любить. В Эдеме живут двое и горизонт у него – влюблённость, влюблённость той, только что начавшейся любви. Горизонт, за который ушёл неандерталец. До этого горизонта, как теперь известно, не дойти. Мы идём, за ним открывается следующий, такой же горизонт любви, он не меняется. И так до конца, не горизонта – жизни. Потому что не замечаешь и не знаешь сколько времени шли, оно остановилось.

Если пройдёт любовь, останется привычка – исчезает и горизонт. Идти некуда и, главное, – не за чем. Время побежит. Не догонишь. Каждая женщина мечтает, чтобы ради неё совершались подвиги. Хотя бы… дарили Луну. Художественная литература держится на любви. Да и Библия, по сути, тоже книга о любви.

Настоящее счастье – когда даришь. В любви ты даришь себя. Подарок ждут, как ждут чуда. Хочется сказать каждому: «Посмотри на себя». Не в зеркало в ванной, когда бреешься, и не в зеркало в коридоре, когда прихорашиваешься. А в зеркало жизни. Посмотри внимательно, и не глазами – сердцем. Радует ли твой подарок того, с кем живёшь? Подарок парадоксальный. Чем больше ты отдаёшь, тем больше остаётся. Закон сохранения не действует на возвышенную материю – любовь. Это замечательно! Но не каждый замечает, а напрасно. Отдавая, становишься богаче. Если, конечно, есть что отдавать, без этого «что» у любимой нет жизни – ты для неё всё. Тебя нет – ничего нет. Любовь, как воздух, ты спешишь к любимой, чтобы она могла дышать. Когда она просыпается и тянет к тебе руки, она тянет их к своему счастью. Цветаева знает:

* * *

Радость – это прекрасно, но должно быть место, где утром можно поздороваться. Ира с мамой вдвоём жили в трёхкомнатной квартирке, но такой маленькой, что втроём не разойтись, есть на кухне нужно по очереди. Они поменяли на двухкомнатную побольше, но район похуже. На самом деле, неважно, где жить, главное – на что мы свою жизнь тратим. Что может принести разведённый мужчина в новую семью – любовь.

– По закону ты можешь забрать свою долю в прежней квартире – советуют приятели.

– «Не желай дома ближнего твоего», это по Библии … и по совести. Мы себе сможем купить, а там этой возможности теперь нет.

Ира готовила на кухне закуску, услышала:

– Борис знает, что я не поеду в такую квартиру.

– А если бы жена ушла? – допытываются приятели.

– Ей бы оставил. Кто виноват, что ушла?

На книжной ярмарке познакомились с симпатичной шведской парой, у них приличный русский язык. Ходим вместе, притомились, Ира предлагает фику (знаете, что такое «фика»? Я – нет, жду, шведы соглашаются (значит, что-то приятное). Как она умудряется запоминать всякие мелочи? На самом деле, никогда не угадаешь, что может неожиданно пригодиться. Идём, как оказалось, пить кофе, берём, обязательные для этого случая, булочки с корицей (она их, кстати, любит). Ира напоминает, что в Швеции с малознакомыми людьми начинают разговор с погоды тем более, что сегодня она пакостная. Шведы соглашаются:

– Когда у нас летом солнце, то с работы отпрашиваемся позагорать.

– Если чего-то много, то и наименований для этого должно быть много. В эскимосских языках пятьдесят названий снега. У нас для дождливой погоды можно бы придумать не меньше. Не говорим же мы про сегодняшнюю «хоть плачь», что небо и делает.

«Хотите посмотреть, как живут простые русские?» – предлагает Ира. Шведы обрадовались: «С удовольствием, ни разу не доводилось». Готовим приём – первые иностранцы у нас дома. Как накрыть стол? Ирина мама (сказать «тёща» – у меня язык не поворачивается, мне завидовали: «Даже тёща у тебя – просто клад, таких не встречали») говорит, что если хотим накормить исконно русским – то кислыми щами. «Шведы, вроде бы, нормальные люди, – соглашаюсь я, – могут и напиться, останутся ночевать, положим на пол (места-то больше нет), а утром с похмелья лучшего лекарства не бывает». Остановились в итоге на пельменях. Ира закупила мясо: говядину, свинину, баранину, кучу специй. В деревянном (обязательно) корытце всё тщательно нарубили, точнее, нарубил. Тесто, конечно, своё, разминали и раскатывали до тонкого листа, на просвет. Тогда и получается цимес. Закончили под утро довольные – наготовили пельменей дня на четыре.

Вечером шведы удивляются двум вещам: как скромно и тесно мы живём, и как много книг. Действительно, но дело в другом. Чтобы всё это прочесть нужно время, и главное не в том, что прочёл, а в том, что понял и, если принял, то ценности меняются. И книги подбираются не по цвету обивки и друзья – не те, кто любой ценой делает деньги.

Чтобы пошутить над фанатизмом шведов соблюдать правила, Ира прикрепила таблички: к окну, с цветами на подоконнике, – «только нюхать», на стеллажи – «можно читать». Посмеялись. Увидели они своё, детское: Лагерлёф с Нильсом и дикими гусями, Линдгрен с Малышом и Карлсоном, заулыбались. В нашей литературе нет таких ярких детских героев, разве что у Успенского. Ира говорит: «В этом одна из причин, почему Швеция первой в мире приняла закон, запрещающий физическое наказание детей». Нашли «Избранное» Харри Мартинсона, удивились и посмотрели на нас, как на старых знакомых: «Швеция помешана на уюте, но мы не ожидали, что у вас попадём к себе домой».