Алевтина. Сопротивление бесполезно - Арина Голос

спящих красавцев просыпаться явно не собирался. В этой ситуации радовали два факта: девица не казалась знакомой, а Пак был, хоть и растрепан, но вполне одет.

Да простит его корейский папа Пак, но сейчас его сын своим розовым лицом больше походил на молочного поросёнка, чем на наследника солидной юридической фирмы. Но папа Пак не знал мыслей Ринберга, а закадычному другу Диме тоже было не до него, он перевернулся на спину и счастливо захрапел переливами.

Оставив гостей досыпать, Иван продолжил свой путь и, когда заветные метры остались позади, вздохнул с облегчением. Он забрался в душ и, не сдержавшись, вздрогнул: в первые мгновения холодные капли воды обжигали и неприятно царапали кожу, но уже через минуту, когда Ринберг привык, пришло расслабление.

Минут двадцать он стоял под потоками воды, опираясь на стену и даже не пытаясь пошевелиться.

— Как же хорошо.

Не смотря на жуткое похмелье его аналитический мозг, пусть и отравленный алкогольными парами, продолжал работать. Что-то определенно было не так? Но, что именно, он понять не смог и решил, что подумает об этом позже.

После душа Ринберг почувствовал нарастающую бодрость каждой клеточкой своего тела. Он обмотал полотенце вокруг бедер, неидеальный наряд, но всё же лучше чем «Бизнес журнал», с особой тщательностью почистил зубы и побрился. Теперь бы ещё выпить кофе и можно считать, что жизнь удалась.

На кухне его уверенность почти окрепла. В этой квартире, кроме него никто никогда не жил, поэтому Иван не сомневался, что в холодильнике могла бы повеситься мышь, еда там уже давно не водилась, но на полке обнаружился его любимый сорт кофе, и даже кофемашина оказалась исправной.

Как только по квартире разнесся ароматный запах кофе, для Ринберга утро стало гораздо приятнее. Иван Соломонович вышел на лоджию, остекленную от пола до потолка, распахнул окно. С почти невиданной для этого города высоты двадцать пятого этажа, на котором располагалась его квартира, мужчина окинул взглядом просыпающийся город, сделал глоток черного обжигающего кофе, всё как он любит ни грамма сахара, и, почувствовав себя королём мира, произнес:

— Несмотря ни на что, это твой день, Иван!

Сначала из гостиной послышались тихие шорохи, причиной которых, скорее всего, был его корейский друг, затем отборный русский мат, и спустя несколько минут он мог лицезреть перед собой помятую физиономию Пака.

— Ну, ты силён, Ваня! Ни свет ни заря, а ты уже на ногах, — протянул гость, тщетно пытаясь привести в порядок свой костюм.

— Да, ладно, Дим, ты я смотрю тоже бодрячком, — усмехнулся Ринберг. — Что кто там с тобой? Подруга твоя новая?

Пак пожал плечами и растерянно оглянулся назад.

— Подруга?!.

— Та девица, что прилегла рядом с тобой на ковре гостиной… — пояснил Иван товарищу.

— Ааа, эта? Это Аня- племянница Крупельницкого. Он нас ещё вчера знакомил. Ты что забыл? Она отдыхала в том же загородном клубе, что и мы, — объяснил Дима появление нежеланной гостьи.

— Аня, Маня…Мне без разницы, просто будь другом, избавься от неё как можно быстрее.

Пак не стал спорить и с видом преступника, осужденного на казнь, побрел обратно, выполнять просьбу хозяина квартиры. Неприятная ситуация, но он сам виноват, что притащил девицу в чужой дом, надо было вчера в отель ехать, чтобы никого не стеснять.

Иван пытался особо не вслушиваться в их разговор, но визгливый тон барышни настырно будоражил, уснувшую было, головную боль. К счастью, продлилось это недолго, и громкий звук захлопывающейся двери принес облегчение.

Пак не был бы Паком, если бы проиграл в таких легких переговорах, в профессиональных кругах его уже давно называли гением аргументации. Ринбергу несказанно повезло, что у него такой друг. Хотя вчера их чуть было не сделали, как неоперившихся птенцов. Хотя по сравнению с хитрой и изворотливой тетушкой Хаей они, пожалуй, и были желторотыми птенцами.

Почтенная госпожа Боринштейн владела участком, который отлично подошёл бы под комплексную застройку. По предварительным расчетам рентабельность проекта в регионе зашкаливала, Иван даже сразу не поверил цифрам и заставил финансовых аналитиков перепроверять все данные. Дело оставалось за малым- выкупить землю.

После месяца безуспешных переговоров Хая Вениаминовна прямо заявила представителям холдинга, что ни с кем кроме самого Ринберга и его отца дел решила не иметь. Иван так и не понял причин подобной принципиальности тетушки Боринштейн, но ради проекта ему пришлось отложить столичные дела и прилететь сюда. И вот, наконец, вчера свершилось чудо, и они договорились. Правда сначала всё шло не так уж и гладко. Чего только стоила фраза тётушки Хаи:

— Ваня, если бы твоя покойная бабушка Сима не была моей лучшей подругой, и ты и твой почтенный папа Соломон не были мне как родные, я бы подумала, что ты пытаешься надуть меня, как воздушный шарик.

— Что вы, Хая Вениаминовна! Как можно?

— Может я и стара, но совсем ещё не слаба умом. Это где это видано, чтобы «утром были стулья, а вечером деньги»? — цитировала она по памяти горячо любимых Ильфа и Петрова.

Ринберг-младший с детства не любил «Двенадцать стульев», наверное, потому, что слышал их слишком часто: фразы оттуда были постоянными спутниками его жизни, бабушка, как и её подруга, тоже их любила.

Но всё хорошо, что хорошо кончается. После того как договор был подписан и на удивление все остались довольны, Аркадий Семенович предложил:

— А давайте по русской традиции вечером отметим это радостное событие?

Уже ближе к девяти вечера он, Пак и Крупельницкий втроём приехали в местный загородный клуб, немного посидели. Всё вроде было в порядке.

Иван не привык терять контроль над ситуацией, но последнее что он помнил, как в час примерно ночи держал телефон в руках.

Может прав был этот ненормальный то ли Шварц, то ли Шульц, то ли Шторц, и к нему незаметно подкрался кризис среднего возраста?!

8

«Ты буди-буди-буди, пока крутишь бигуди.

На работу к девяти, зачем тебя я заводил?

Ты буди-буди-буди, пока крутишь бигуди.

На учебу к девяти, и тебе пора идти.

Ты буди-буди-буди, пока крутишь бигуди.

На работу…»

— О Боже!.. — простонала Алевтина.

Как же сильно она ненавидела эту песню. Каждое утро строго по расписанию в пять тридцать. В остальное время Аля её даже почти любила: было в ней что-то…бодрящее.

Сегодняшним утром будильник надрывался уже не в первый раз. Голос Крида настойчиво призывал её идти на работу, однако заставить себя встать Островская так и не смогла. В полудрёме она нажимала на повтор, через некоторое время мелодия повторялась снова. Долго так продолжаться