Алевтина. Сопротивление бесполезно - Арина Голос

Дуонг Пак, а для друзей просто Дима, не смог сдержаться и выдал на языке предков что-то с трудом переводимое, но явно неприличное, удивив этим всех кроме госпожи Боринштейн.

— Спокойно, мой мальчик. Утро только началось, а ты уже поминаешь предков всуе. Я и так знаю твоих родителей и, если память мне не изменяет, это несомненно достойные люди, — беззлобно поддела его Хая Вениаминовна. — Аркаша сейчас нам поможет.

Уже лет сорок никто не позволял себе так называть Крупельницкого.

Шестидесятилетний Аркаша покраснел, как рак, но перечить почтенной даме не стал. Спорить с тетушкой Хайей себе дороже: Боринштейнам в их местности принадлежали почти все мало-мальски перспективные земельные участки, да и с коммерческой аренды помещений в их зданиях агентству перепадало немало комиссии, так что он видел смысл перетерпеть мелкие заскоки этой почтенной дамы.

— Сейчас вызову…

— Аркаша, я надеюсь, ты не собираешься посвящать лишних людей в наши дела… — продолжила госпожа Боринштейн, не удосужившись дослушать Аркадия.

— Обижаете, Хая Вениаминовна. Разве вы плохо меня знаете?

— Знаю-то я тебя как раз хорошо! Ты тот ещё жук, поэтому и говорю, чтобы лично всё проконтролировал, а не перекладывал на других- таких вот длинных, как жердь, и безмозглых, как куры, которым голова дана, чтобы шапку носить, — не стала особо с ним миндальничать госпожа Боринштейн.

Ещё секунду назад казалось, что больше покраснеть было уже не возможно, однако цвет лица Крупельницкого снова изменился и теперь достиг оттенка изрядно переспевшего краснодарского помидора. Неприятно, когда тебя так публично уличают в слабости, пусть и давно известной. Аркадий Семёнович гневно посмотрел на тетушку Хаю, но благоразумно решил промолчать. Он ослабил галстук и, заметно нервничая, обратился к Ивану:

— С вашего позволения мы с господином Паком поднимемся в мой кабинет и восстановим документы. Это займет несколько минут. Я распоряжусь, чтобы вам пока принесли кофе.

Ринберг только кивнул. Ничего критичного в ситуации он не видел, а некоторая абсурдность диалога его даже позабавила.

Хая Вениаминовна, словно проверяя выдержку Крупельницкого, продолжила в своём репертуаре:

— Надеюсь, хоть это твои мондельки делать умеют. В моем почтенном возрасте не хотелось бы отравиться.

Последнее замечание заставило Ивана невольно улыбнуться. Госпожу Боринштейн он знал с детства и догадался, что та специально исковеркала слово, словно намекая на что-то не очень приличное, чтобы пристыдить Аркадия Семёновича, ведь его любовь к женщинам была хорошо известна далеко за пределами фирмы.

— Не беспокойтесь, Хая Вениаминовна, всё будет в лучшем виде, — заверил Крупельницкий, стремительно удаляясь вместе с Паком.

Плевать, что выглядело это, как откровенное бегство.

Вот так господин Ринберг остался наедине с госпожой Боринштейн, женщиной с поистине демоническим характером.

Вдвоем они и повернули направо.

Гости едва сделали несколько шагов по новому ответвлению коридора, как почти перед носом у Хаи Вениаминовны, резко распахнулась дверь. Ринберг в последний момент чудом отстранил старушку, идущую немного впереди, но сам отскочить не успел и основательно получил по плечу.

С каждой секундой, проведенной здесь, шансы расстаться с жизнью стремительно возрастали.

Между тем виновница его бед с малопонятными воплями про какую-то Алечку Андреевну цокая каблуками, как настоящая лошадь, унеслась прочь. Пострадавшего от её действий Ринберга она даже взглядом не удостоила: то ли не заметила, то ли посчитала, что может себе позволить подобное поведение.

— А что я ему, Ваня, говорила?! Как есть куры безмозглые. И откуда он их только понабрал этаких бешенных. От пивных ларьков что ли.

Но Ринберг не был бы Ринбергом, если бы быстро не взял себя в руки. Держать марку в любой ситуации уже давно стало его жизненным кредо.

— С этим я обязательно разберусь, но позже. А пока давайте продолжим наш путь.

Но изменчивая Фортуна сегодня была явно не на его стороне.

Уже практически на подступах к переговорной Иван снова столкнулся с неумело оттюнингованной вредительницей. Теперь-то он её разглядел, как следует, но лучше бы не разглядел. Вероятно, предполагалось, что жёлто-молочный цвет волос сделает её блондинкой. На секунду ему показалось, что в глазах даже зарябило от вида укороченного комбинезона расцветки «вырви глаз». Ринберг не был ценителем подобных модных экспериментов. С его точки зрения только блондинка из пошлых анекдотов могла нацепить на себя такой наряд.

Девица решительно развернулась в сторону Ивана Соломоновича. От удивления её рот приоткрылся. Она попыталась шагнуть ему навстречу, но высоченные каблуки подвели…и драгоценная гостья Ринберга, у которой тот собирался купить участок под застройку для своего нового проекта, вновь оказалась в опасности. В отличие от псевдоблондинки старушка отличалась хрупким сложением и могла значительно пострадать от падения на неё такого неопознанного объекта. Снова Ивану пришлось встать грудью на амбразуру и, проявив чудеса ловкости, поймать странную девицу в свои объятия.

— О-о-о, Иван Соломонович, это вы?!.- пропела она, хлопая щетками наращенных ресниц и нелепо растягивая слова. К её огромному сожалению надолго удержать внимание желанного мужчины Лялечке не удалось.

У неё за спиной кто-то возмущенно фыркнул, а затем раздалось ненавистное ворчание старухи Боринштейн:

— Да, «о времена, о нравы»…Вот не думала я, не гадала, что доживу до такого срама, когда женщины первыми на мужиков кидаться станут. А ты что, Ванечка, не весел? Что ты голову повесил? Нечего ловить что ни попадя, тогда и грустить не придётся. Чего застыл? Раз девица ходули одела, а крылья нацепить забыла, так знай себе — летит!.. Я так считаю.

Ринберг с каменным, ничего не выражающим лицом, помог Лялечке принять устойчивое положение и сделал пару шагов назад, внимательно на неё покосившись, всё ещё не будучи уверенным в безопасности Хаи Вениаминовны.

— Простите меня. Я же это сделала не специально… — виноватым тоном маленькой девочки протянула Носова, преданно заглядывая Ивану в глаза. — Вот и Алечка Андреевна подтвердит.

— Нечего Алевтину сюда приплетать. Что не специально-то? Копыта нацепила? Или мозги включить забыла? Тридцать лет, а ума, Ольга, у тебя как не было, так и нет, — не сдавалась тетушка Хая. — Да я тебе и больше скажу-и не будет. Горбатого могила исправит.

Ляльку она невзлюбила давно: ещё со времен, когда та в школе пыталась встречаться с её внучатым племянником Изей и пару раз бывала у Боринштейнов в гостях, но ко двору не пришлась.

— Кстати, здравствуй, Алевтина. Давно тебя не видела.

Иван понял, что тетушка Хая обращается к стоящей чуть поодаль молодой женщине в строгом васильковом платье.

Пожилая дама переключила своё теперь уж благосклонное внимание на ещё одного молчаливого наблюдателя этой сцены, а Лялечка незаметно стала пробираться к выходу- видимо инстинкт самосохранения всё же пересилил желание ещё полюбоваться