Солнце и Замок - Джин Родман Вулф

недра шахты казались попросту темными: странный свет желтых ламп бился о сумрак, царящий внизу, безо всякого толку. Я полагал, что темнота рассеется, стоит только спуститься на нижние ярусы, но нет, сумрак, напротив, сгущался и вскоре обернулся туманом, немедля напомнившим мне туманные покои Бальдандерса, только далеко не таким густым. Вдобавок воздушный вихрь со дна сделался заметно теплее – вероятно, туман, заволакивавший все вокруг, порождал теплый, насыщенный влагой воздух из корабельной утробы, смешиваясь с прохладой верхних ярусов. Спина под плотным бархатом рубашки немедля взмокла от пота.

Здесь двери многих кают оказались распахнуты настежь, однако внутри, за дверями, было темно. Очевидно – по крайней мере, так уж мне показалось – когда-то на этом корабле служило гораздо больше матросов, а может, на нем перевозили заключенных (кое-какие изменения в отданных замкам наставлениях, и каюты вполне сошли бы за камеры) либо солдат.

Вопль повторился вновь, и на сей раз ему вторил звук наподобие звона молота о наковальню, однако некие нотки подсказывали, что это вовсе не звон железа, но голос – голос живого, дышащего существа. По-моему, среди ночи, в безлюдной горной глуши, голоса эти казались бы куда жутче воя дикого волка. Какая тоска, какой ужас и одиночество, какая мука и безысходность слышались в них!

Остановившись отдышаться, я огляделся вокруг. Похоже, дальше, в нижних каютах, держали зверей, а может, безумцев – ведь и у нас, палачей, было заведено содержать обезумевших под пыткой клиентов на третьем, нижнем ярусе подземных темниц. Если так, кто поручится, что все двери заперты? Вдруг часть этих созданий вовсе не под замком, а на верхние ярусы не забирается лишь волею случая или из страха перед людьми? Сняв с пояса пистолет, я еще раз убедился, что он переключен на нижний предел мощности и полностью заряжен.

Первый же взгляд на виварий внизу подтвердил мои худшие опасения. У кромки ледника покачивались тонкие, как паутинка, деревья; звонко пел струящийся со скалы водопад; кверху тянулся желтый, бесплодный склон песчаной дюны, а среди всего этого бесцельно бродило около четырех дюжин самых разных зверей. Понаблюдав за ними на протяжении дюжины вдохов, я заподозрил, что свободы они все-таки лишены, а еще полсотни вдохов спустя убедился в том окончательно. Каждому был отведен собственный – кому просторный, кому поменьше – клочок земли, и смешаться друг с дружкой они не могли, подобно зверью, содержащемуся в клетках Медвежьей Башни. Ну и странную же эти звери составляли компанию! Пожалуй, такой причудливой коллекции не собрать, даже прочесав все леса и болота Урд в поисках живых диковин. Одни из них лопотали нечто невнятное, другие, не мигая, взирали перед собой, но большая часть лежала неподвижно, словно в бесчувствии.

– Кто кричал? Что за шум! – рявкнул я, убрав пистолет в кобуру.

Конечно, то была просто шутка, предназначенная лишь для меня самого, однако в ответ где-то у дальнего края вивария жалобно заскулили, и я, огибая зверей узкой, почти незаметной тропинкой, протоптанной, как вскоре выяснилось, посылаемыми кормить их матросами, двинулся на голос.

Скулил тот самый косматый зверек, которого я помогал изловить в грузовом трюме. Стоило мне узнать его, на сердце стало теплее. С тех пор, как пинас увез меня из садов Обители Абсолюта на борт этого корабля, я чувствовал себя так одиноко, что вторая встреча со столь странным на вид зверем казалась едва ли не воссоединением с давним-давним знакомым.

Вдобавок сам зверек тоже заинтересовал меня еще во время ловли. Когда мы гонялись за ним, он выглядел почти шарообразным, а теперь мне удалось разглядеть, что на самом-то деле это один из тех коротколапых (да и телом не слишком длинных) грызунов, что обитают в норах – иными словами, нечто вроде пищухи. Короткую настолько, что ее существование оставалось лишь принимать на веру, шею венчала круглая голова, казавшаяся попросту продолжением округлого туловища, четыре коротких лапы заканчивались четырьмя длинными, тупыми когтями и еще одним когтем поменьше, и все это, кроме пары блестящих, черных бусинок-глаз, покрывала гладкая, серовато-бурая шерсть.

Зверек замер, не сводя с меня взгляда.

– Бедный ты, бедный, – сказал я. – Как же тебя туда, в трюм, занесло?

Двигаясь куда медленнее (очевидно, страх его отпустил), зверек подошел к окружавшей его незримой ограде.

– Бедный ты, бедный, – повторил я.

Зверек, совсем как пищуха, поднялся на задние лапы, а передние скрестил поверх белого брюшка. Белую шерсть до сих пор пересекали обрывки черных шнуров. Увидев их, я вспомнил, что точно такие же прилипли к моей рубашке, и подцепил один ногтем. Со временем изрядно ослабшие, шнуры рассыпались в прах, и те, что оставались на шерсти зверька, надо думать, мало-помалу отваливались тоже.

Изловленный зверек негромко пискнул, и я инстинктивно потянулся погладить, успокоить его, будто испуганного пса, но тут же, опасаясь, как бы он не укусил меня либо не полоснул когтями, отдернул руку.

И тут же мысленно обругал себя за трусость. В трюме зверек никому не сделал ничего дурного, и даже схваченный мною, старался разве что вырваться, не помышляя ни о чем ином. Просунув сквозь ограду (нисколько мне не воспрепятствовавшую) указательный палец, я почесал его мордочку возле крохотной пасти. Зверек совершенно по-собачьи повернул голову в сторону, и я нащупал под шерстью маленькие ушки.

– Милая зверушка, а? – раздалось у меня за спиной.

Я обернулся. Позади стоял Пурн, тот самый матрос с вечной ухмылкой на губах.

– На вид он вполне безобиден, – ответил я.

– Они почти все… безобидны, – с легкой запинкой подтвердил Пурн. – Только чаще всего дохнут, и их уносит. Говорят, нам на глаза попадаются считаные единицы.

– Гунни назвала их аппортами, – заметил я, – и я подумал… Их ведь приносят на корабль паруса, так?

Безучастно кивнув, Пурн тоже сунул палец сквозь ограждение и пощекотал зверька.

– Должно быть, соседние паруса – все равно, что два больших зеркала. А поверхности их выгнуты, и потому где-нибудь – а скорее всего, во многих местах – наверняка параллельны. И освещены звездами.

– Ну, да, – вновь кивнул Пурн. – Потому-то судно вперед и движется, как ответил шкипер на вопрос о его подружке.

– Знавал я некогда человека по имени Гефор, призывавшего и заставлявшего служить себе крайне опасных тварей. А от другого, по имени Водал – хотя Водалу, признаться, веры мало, – слышал, будто Гефор призывает их с помощью зеркал, и один мой друг тоже творит волшебство с зеркалами, но его волшебство не из злых. Так вот, этот Гефор служил матросом на корабле вроде вашего.

Немедля оживившийся, Пурн оставил зверька в покое и