Братство волчьей стаи - Владимир Колычев

Их губы встретились. Превращаясь в робкую и беззащитную женщину, Татьяна нежно обвила руками его шею, и Олег поплыл. Он уже был готов утонуть вместе с ней, когда она вдруг оттолкнулась от него.

— Я сейчас! — Татьяна нежно улыбнулась, не глядя ему в глаза.

И упорхнула в ванную. Только она ушла, как в дверь постучали.

Открывая дверь, Олег уже знал, кто за ней стоит, поэтому не удивился, увидев Чащина. Как будто какое-то седьмое чувство подсказало ему. И подсказало уверенно.

— Где Знаменова? — спросил Чащин, исподлобья глядя на него.

— Я за нее.

— Ну, может быть.

— Я вас внимательно слушаю.

— Не здесь. Пошли в бар спустимся.

Пахомов нахмурился. Он так близко подступил к Татьяне, осталось совсем чуть-чуть, и тут вдруг появляется буксир, который пытается оттолкнуть его в сторону. Как тут не злиться?

Но и послать Чащина нельзя. Вдруг он собирается сказать что-то важное? Что, если завтра он уже не захочет открыться перед Пахомовым?

— Я сейчас, — закрывая дверь, сказал Олег.

Он сказал Татьяне, куда уходит, и пообещал вернуться как можно скорей. А когда вышел в коридор, Чащина там не было.

Он сидела за стойкой в пустующем баре. Официант угодливо улыбался, наливая ему. Пахомов подошел, сел.

— Водка, виски, коньяк, ром, джин? — осведомился бармен.

— Водки. Грамм сто.

— От тебя коньяком пахло, — сказал Чащин. — Коньяком и продолжай. За мой счет.

Он заплатил бармену за бутылку «Реми Мартин» двадцать тысяч, не испытывая при этом ни малейшего сожаления. Бутылку он велел оставить, а бармена попросил исчезнуть, и тот даже не пикнул в знак протеста. И денег у Виктора Борисовича много, и власть реальная.

— А у тебя нюх хороший, — сказал Олег, когда официант исчез.

— Как у оборотня… — усмехнулся Чащин. — А может, я и есть оборотень.

— Ты хотел в чем-то признаться?

— Все-таки подозреваешь меня.

— А у меня есть основания?

— Оснований нет. И не будет. А если ложный след возьмете, зачем вы тогда приезжали? Команда у вас, я смотрю, серьезная… Но думаю, ничего такого больше не случится.

Чащин разлил коньяк по бокалам и выпил, не дожидаясь Олега. Затаил дыхание, закрыл глаза, прислушиваясь к запаху и ощущениям. Олег тоже выпил. Коньяк действительно великолепный.

— А может случиться? — спросил он.

— Весна еще не закончилась, а преступник все еще на свободе. Хитрый преступник, коварный. Его голыми руками не возьмешь.

— А весна закончится, и все прекратится?

— Надеюсь. Если у человека психическое заболевание, весной оно обостряется, а к лету входит в стадию ремиссии.

— То есть убийца — псих?

— А кто в здравом уме будет убивать кого ни попадя.

— Так все-таки псих или оборотень?

— Нет никакого оборотня. Есть псих… А если есть оборотень, значит, он псих. — Чащин снова выпил, не чокаясь.

— А если не псих и не оборотень? Если местная мафия резвится?

— Какая здесь мафия? — поморщился Чащин. — Я тебя умоляю, майор!

— Мазай, например.

— Мазай… Дед Мазай и зайцы. Кто там с ним, два-три зайца? И тем прыгать не даем. В городе у нас порядок — ни убийств, ни грабежей. Ну, до недавнего времени…

— Для кого порядок?

— Для людей.

— Для тех, которые на улице Новой живут?

— Для всех людей…

— Видно, на комбинате миллионы платят, если эти «все люди» такие дома на Новой строят.

— Злой ты, майор, — с осуждением качая головой, сказал Чащин. — С тобой как с человеком, а ты в бутылку лезешь.

— Да как-то странно все.

— Что странно?

— Да все странно. А мы еще даже работать не начали.

— Убийцу нужно искать, а вы на улицу Новую лезете.

— А если убийца там живет?

— Может, и там… Я же тебе не зря на волка показал. Может, хозяин этого волка шалит… — Чащин взял паузу, ожидая реакции со стороны собеседника.

Но Пахомов промолчал. И выпил. Похоже, Чащин действительно боялся, что следствие свернет на улицу Новую и перевернет вверх дном весь калашный ряд. И такие свиные рыла оттуда полезут… Боится Чащин, потому и кормит всех оборотнями да психами. На хозяина волка вот собирается стрелки перевести… Варнавину отрабатывать надо, Сайко — всех, кто там еще мог иметь отношение к драгметаллам. Пробивать связи, находить частности, выводить из них общности, глядишь, пазлы и сложатся в картину.

Чащин выпил, немного подождал и снова потянулся к бутылке. Он молчал, ждал, когда заговорит Пахомов. Но тому не о чем было говорить с человеком, которому невыгодна правда. Для того Чащин и пришел, чтобы запудрить ему мозги. Поэтому допрос ни к чему не приведет, а раз так, то лучше молчать.

Олег выпил, поднялся со стула.

— Пойду я.

— Уже? — Чащин мрачно глянул на него, с напряжением думая о чем-то своем.

— Пора.

— Ну, давай… Завтра ко мне, как обещали.

Чащин снова потянулся к бутылке. Пахомов еще не ушел, а он уже, казалось, потерял к нему интерес.

Знаменова встретила его в халате на голое тело. И не позволила ему рассказать про Чащина. Не для того она ждала, изнывая от волнения. Не для того готовила постель…

Она оказалась страстной женщиной. И в постели была настолько же горячей, насколько могла казаться холодной в жизни. А когда страсти утихли, Олег понял, что в его жизни начинается новый этап. И хорошо, если никто и никогда не разлучит его с Татьяной.

Над ухом зазвенело, в ожидании укуса дрогнул нерв. И только комар коснулся щеки, как рука сама по себе пришла в движение и прихлопнула крылатого наглеца. В тот же момент и Татьяна шлепнула себя по щеке. Это было бы смешно, если бы не было печально. Вокруг тайга с ее комариными полчищами, а посередине — покойник. Егеря истыкали ножом в нескольких шагах от его избушки. Это случилось ночью, а тревогу подняли днем. До Знаменовой информация дошла с запозданием. Пока добрались до места, уже и вечер на носу.

На месте работала местная следственно-оперативная группа. Следователь в деле, криминалист, судмедэксперт, оперативники — все как положено. Знаменова здесь как будто и не нужна. Да и Олегу со своими помощниками делать здесь нечего. Работа со свидетелями отпадает по причине отсутствия таковых. Кого искать? За кем бегать? Тем более что след преступника давно уже остыл.

— Бортников Юра, — сказал Тернов, кивнув на израненный труп. И показал большой палец правой руки. — Вот такой мужик был!.. Кедровочку какую гнал! Любо-дорого!..