Пасьянс на красной масти - Кирилл Шелестов

— К Бомбилину! — коротко, по-военному бросил я.

— А пропуск есть?! — спросил он подозрительно.

— А в лоб не хочешь? — добродушно вмешался Гоша. Пенсионер смерил цепким взглядом внушительную Гошину фигуру и пошевелил губами, словно что-то подсчитывая.

— Тогда проходи! — решил он и опять ткнулся в газету. Окон в подвале не было, как и обоев на кирпичных стенах, а из мебели стояло лишь несколько старых ободранных столов и стульев. Пара телефонов и несколько ксероксов, впрочем, имелась. Сам Бомбилин называл свой штаб «бункером».

Бункер был разделен на две части. В той, что побольше, собралось человек двадцать народу, занятых обычной предвыборной суетой: сочинением листовок, составлением графиков и телефонными звонками. Несколько человек сидели у допотопного телевизора и сквозь рябь и треск слушали новости. В целом вид у штабистов Бомбилина был чрезвычайно непотребным. Возможно, людей с приличной внешностью он на работу не принимал.

Картину дополняли трое нетрезвых работяг, которые за столом в углу резались в домино. Увидев меня, они повернули головы, но игры не прекратили.

Самого Бомбилина в бункере видно не было, несмотря на то, что мы с ним предварительно договаривались. Миновав игроков, я прошел в комнату поменьше. Там сидел Петрович и одиноко пил черный чай с сахаром, аккуратно подложив под стакан листовку с портретом Бомбилина. Фамилия у Петровича была Скороварин, наверное, имелось и имя, но все звали его просто Петровичем.

Он был старше Бомбилина, ему уже перевалило за пятьдесят. В свое время он тоже работал на автозаводе водителем грузовика. Это был степенный, практичный, рассудительный мужик с лысиной и хитрыми голубыми глазками.

Несколько лет назад он совершил непростительную ошибку. Поддавшись на агитацию Бомбилина, он утратил природную осторожность и вступил в бомбилинскую организацию, за что также был изгнан с завода. Какое-то время он потом работал монтажником, но, получив травму ноги, был вынужден уволиться и перебивался случайными заработками. Бомбилин привел его в штаб, а я, отметив его сообразительность, выделявшую Петровича из числа других сторонников Бомбилина, настоял на том, чтобы его назначили начальником штаба. За что Петрович испытывал ко мне благодарность.

— Садись, Андрей Дмитрич, чайку попей, — хмуро приветствовал меня Петрович. Он явно был чем-то расстроен.

— А где же народный герой? — осведомился я, пока Петрович наливал мне горький дешевый чай с плавающими в нем опилками.

— Митингует где-нибудь, поди, — хмыкнул Петрович. — Нам разве докладывают! Мы теперь люди маленькие, вождям неровня. Я сегодня заикнулся было, что надо планы встреч составлять, чтоб люди зря тебя не ждали, так он только наорал на меня. При агитаторах! И убежал куда-то.

В последние дни я стал замечать в Петровиче обиду на бывшего соратника. По мере того как Бомбилин входил в азарт, он становился все более нетерпимым и отдалялся от своего ближайшего окружения. Для меня, постоянно имевшего дело с политиками, это было вполне обычной историей, но непривычного Петровича такие перемены задевали.

В известном смысле это было мне на руку. В затеянном мною предприятии я не мог опереться на Бомбилина. И остро нуждался в союзнике. Следовало попробовать перетянуть Петровича на свою сторону.

— Митинговать тоже кому-то надо, — скрывая досаду, примирительно заметил я.

Петрович посмотрел на меня каким-то особым взглядом, но ничего не ответил.

— Или у тебя свое мнение? — спросил я настойчиво.

— А что мое мнение, — саркастически хмыкнул Петрович. — Кому оно тут нужно, мое мнение!

— Ты не прав. — Я попытался надавить на его самолюбие. — Ты являешься начальником штаба, и меня интересует, что ты думаешь о происходящем.

— Вот тебя только и интересует! — вяло огрызнулся Петрович.

Я сделал заход с другой стороны.

— Не нравится мне все это! — проговорил я решительно. — Бомбилина не найти, ты сидишь подавленный. Надо заканчивать с этой затеей и прекращать выбрасывать деньги на ветер.

Угроза остановки финансирования подействовала. На время выборов Петрович, как и все другие, получал приличную зарплату. Он вздохнул.

— Мое мнение, что не выиграет он нипочем, — убежденно сообщил он.

— Почему? — Я попытался изобразить удивление. Разумеется, я не сомневался в поражении Бомбилина и отчасти был в нем заинтересован, но не собирался раньше времени открывать Петровичу карты.

— Да идейный он больно! — объявил Петрович.

— Разве это плохо для выборов? — На сей раз я удивился искренне.

— А чего хорошего? — возразил Петрович. — Идейные, они всегда злые. Они людей ненавидят. Вот возьми, к примеру, Рому нашего. Он откуда идеи берет? Из своей головы! А что у него в голове происходит? — Петрович выразительно постучал себя по макушке. — Никто не знает. Подходишь ты под его идею — хорошо. А не подходишь — значит, враг, убить тебя мало! Народ, между прочим, это чувствует. Конечно, проголосуют за него некоторые. Из озорства! Он же посадить всех обещает. У нас это любят. А так, чтоб победить — это нет!

Петрович помолчал, размышляя.

— И неблагодарный он! — прибавил он после паузы. — Разве можно так с людьми обращаться. Про себя уж молчу, а вот взять хоть тебя. Ты ему деньги возишь, так хоть бы дождался, спасибо сказал! Куда там! — Петрович безнадежно махнул рукой.

Пожалуй, в общем я был согласен с Петровичем. Но сейчас меня больше интересовала практическая сторона. До сих пор я отдавал деньги Бомбилину из рук в руки. При этом получить от него внятный отчет было невозможно. Вести записи и подсчитывать расходы ему казалось противоестественным. Мне пришла на ум одна идея. Я окинул Петровича задумчивым взглядом.

— Знаешь что, Петрович, — вдруг сказал я. — С сегодняшнего дня я назначаю тебя казначеем. Все финансы будут идти через тебя. Отчитываться будешь лично мне! Договорились?

— Давно пора, — проворчал Петрович, скрывая радость. — А то куда он тратит, никто не знает! А потом иди, разбирайся! С меня хоть спросить можно!

Деньги я обычно выдавал небольшими порциями, в надежде удержать Бомбилина в узде. Но мои надежды не оправдались. На этот раз я решил рискнуть и вместо обычных двадцати тысяч долларов достал сорок. Глаза Петровича сразу разгорелись. Он тщательно пересчитал купюры и запер их в огромный несгораемый сейф, установленный здесь по моему настоянию.

— Ключи только у меня есть! — заметил он с мрачным удовлетворением. — Рома-то свои давно потерял. Ну, теперь кто-то маленько присмиреет, — заключил он зловеще.

Я попрощался и вышел из бункера. Приободрившийся Петрович, хромая, проводил меня до двери. Я не сомневался, что Петрович будет подворовывать. Но на выборах всегда воруют. И лучше уж пусть это делает он, на которого отныне я смогу положиться.

Следующая встреча у меня была назначена с мэром города Анатолием Силкиным, причем по его просьбе. Однако Силкин позвонил мне с сообщением, что сегодня вечером у него важные переговоры, пропустить которые он никак не может, а потому просит его извинить. В заключение он поклялся приехать на будущей неделе сам и непременно повидаться с Храповицким и со мной.