Я – Ангел. Часть первая: Под прикрытием - Сергей Николаевич Зеленин

Помолчав, наклоняюсь поближе к его уху и шепчу как Змей-искуситель Адаму:

— Так что, если хочешь отомстить за свою семью — тебе надо не убивать чекистов, а стать одним из них — причём, как можно более высокопоставленным… Других способов, положим — отвести в расстрельный подвал Зиновьева с Рыковым, или тюкнуть Троцкого ледорубом по темечку, не существует.

Барона так «вставило» с моих слов — что он опрокинул кружку ещё довольно горячего чая себе на мотню и долго прыгал вокруг костра с дикими воплями, а я над ним обхохатывался.

Наконец, достаточно стемнело — чтоб незаметно прошмыгнуть в Ульяновку… Ну, что ж — пора собираться.

Закинул в автомобильный багажник вещи, завёл двигатель. Мой незадачливый убийца, в мокрых штанах сидел возле костра и немигающим взглядом смотрел на угасающие угли.

— Выглядишь, как обосцаный, — брезгливо заметил я, протягивая Барону пачку денег, — вот возьми за свои труды и, давай «до свиданья».

Сдаю задним ходом, разворачиваясь и… Смотрю — стоит на единственном выезде с полянки. Сигналю — не отходит.

— Миша, хорош дурить!

— Серафим! Я больше не буду…

— «Я больше не буду, прости меня Серафим…», — передразниваю, — это всё слова! Я тебе не верю и не хочу видеть рядом с собой человека — к которому нельзя повернуться спиной.

Фыркаю презрительно:

— И, мало того — тупого человека, вдобавок. Бесполезное ты существо, Миша, прочь с дороги!

Не реагирует.

Ну, что ж…

Подгазовываю и, набирая скорость, еду прямо на него. Опускается на колени…

…В самый последний момент торможу, но всё равно — достаточно сильно бью его бампером в грудь. Из-за капота, последствий дорожно-транспортного происшествия не видно. Выждав какое-то время, спрашиваю:

— Миша! Бампер или капот не помял?

— Нет… — отвечает еле слышно.

Должно быть, дыхалку я ему хорошо сбил — до того голос сдавленный.

— Тогда прыгай в машину.

Перебирая руками за кузов, Барон вваливается на переднее пассажирское сиденье.

Уже на выезде с полянки, ещё раз резко торможу:

— Миша, ты забыл пшак! Нехорошо бросать своё — хоть и говённое, но оружие.…Ты меня понял?

С печально-обречённым взглядом приговорённого к повешению, он выходит и медленно-обречённо бредёт к дереву с воткнутым ножом. Наблюдаю за ним в зеркало: увидев, что я не уехал, вытащив с немалым усилием нож — он изо всех сил бросается назад, одной рукой схватившись за бок…

Кажется, я сумел приручить молодого — но весьма перспективного волка.

* * *

— … Итак, Михаил, — как ни в чём не бывало говорю, — с этой поры ты должен стать святее самого Папы Римского! Я кроме всего прочего — руководитель местной комсомольской ячейки и, ты тоже — должен быть самым правоверным комсомольцем. Но, смотри не переигрывай! Кроме тебя, конечно — но дураков вокруг, не так уж и много…

— Понял! — настроение у Мишки заметно меняется.

Достаю из кармана небольшую брошюрку и отдаю ему:

— Это устав Российского Коммунистического Союза Молодежи, сокращённо — РКСМ: пока прочитай — чтоб общие понятия иметь, а затем тебе предстоит выучить его назубок.

Тот открыл и начал бубнить:

— «Капиталистический строй накануне своего разрушения. Восстающий мировой пролетариат выдвигает новые формы общества. Идеи коммунизма начинают претворяться в жизнь. На смену экономическому, политическому и духовному рабству идет новый мир — мир свободного Труда и Мысли…».

Морщусь:

— Читай про себя!

— Про меня здесь ничего не написано, — уловив мой серьёзно-недовольный взгляд, -извини, По… Серафим.

— Если вместо чекистов собрался поступать в клоуны, — с трудом сдерживаю смех, — можешь продолжать свой шутовской тон.

Трогаюсь потихоньку и не торопясь еду — теперь, спешить мне особенно некуда. Я рассказал ему свою «биографию» — особенно участие в Советско-польской войне.

— Теперь, давай обговорим твою легенду, Михаил. Думаю, тебе лучше всего представиться «сыном» нашего Н-ского стрелкового полка — уж больно в тебе заметны кой-какие армейские замашки. Теперь происхождение…

Я задумался… Нездешняя «благородная порода» у него на лице видна невооружённым взглядом — хотя по рукам не скажешь, что из «благородных».

— Как твоя настоящая фамилия?

— Гершельтман… — увидев мою реакцию спохватился, — фон Гершельтман — мы из обрусевших остзейских немцев. Одна немецкая фамилия и осталась — а мама была чистокровной русской.

Так он действительно — настоящий барон⁈ УХ ТЫ!!! Никогда раньше живых баронов, как и впрочем — князей, герцогов и прочих графьёв — не встречал, не видел… И тем более — ни разу не бил им морду.

— Хорошо! Теперь ты будешь сыном еврея-выкреста и русской.

— Серафим, я…

— Молчи! Так тебе легче будет сделать карьеру — «соплеменники» помогут, а истинным евреем всё равно не станешь — у них через мать национальность передаётся. Фамилию немножко переделаем… Предположим — «Гешефтман»… Как тебе?

— «Гешефтман[3] Михаил Константинович»… — повторяет прислушиваясь, — нормально звучит — жиды враз за своего примут!

— Ещё раз услышу слово «жид» — высажу и дальше пойдёшь пешком!

— Я понял…

— Имя и отчество можешь оставить прежнее, а вот дореволюционную биографию надо будет хорошенько исправить. Желательно, чтоб ты был родом из мест, нынешним властям не подконтрольных… Есть какие-нибудь соображения на этот счёт?

— До Петербурга, мы долго жили в Варшаве… Мой père, тогда был всего лишь капитаном, потом подполковником. Я даже по-польски до сих пор немного понимаю и разговариваю. А когда был на Юге в беспризорниках — научился по-жид… Хм, гкхм… На еврейском. Вообще, у меня с детства способности к языкам!

— Вот и отлично: ты сын варшавского типографского рабочего. После оккупации этого города кайзеровскими войсками, ваша семья бежала в Россию, а ты потерялся во время эвакуации, некоторое время жил у еврейской родни в… Где ты жил, Миша?

— В Могилеве! Там, мы часто гостили у отца во время Германской — я очень хорошо этот город знаю.

— Всё в ёлочку! Потом, после оккупации немцами в 1918 году Могилева — ты бродяжничал, перешёл на советскую территорию и тебя взяли в воспитанники… На барабане стучать «Интернационал» сумеешь?

— На трубе умею.

Мишка протрубил губами какой-то военный сигнал… Не разбираюсь.

— Итак, тебя взяли горнистом в наш полк — где мы с тобой в 1920 году и встретились. Потом я был контужен, а ты…

— У меня имеется ранение, — Мишка показал рукой на правое плечо,