Народная история России. От Первой мировой до установления советской власти - Денис Станиславович Проданов

положил конец сословному притеснению, ограничению и привилегиям очень рано. Это произошло 11 (24) ноября 1917 года, с введением декрета об уничтожении сословий и гражданских чинов.2541 Этот декрет повторял отмену сословных ограничений, принятую ещё Временным правительством весной 1917 года.2542

Советский декрет производил впечатление демократизма. Всякие звания (дворянина, купца, мещанина, крестьянина), титулы (княжеские, графские) и наименования гражданских чинов (тайные, статские и прочие советники) уничтожались. В стране устанавливалось одно общее для всего населения России наименование граждан Российской Республики.2543

Несмотря на декларативное провозглашение равноправия для всех, было очевидно, что в разделённой стране гражданин гражданину рознь. В упрощённом, карикатурном мире советской диктатуры и её политической полиции ВЧК пространства для полутонов не оставалось. Человек нивелировался до своего бывшего титула. Графы, бароны, князья, дворяне негласно объявлялись властью врагами. Пролетариат – каким бы он ни был – априори провозглашался другом.

Один ребёнок вспоминал о том времени: „Они собирали людей и говорили, что все будут равны между собой, и что они будут помогать бедным, и что все будут товарищи. Но всё вышло наоборот. Голод, притеснения, убийства.“2544

Под воздействием агрессивной демагогии апостолов большевизма на „бывших“ стали смотреть со злобой. Формальная отмена чинов не могла этого изменить. Как отметила одна свидетельница, „повара и официанты стали аристократами; юристы, банкиры и профессора – городским отребьем.“2545

Ключевую роль в новой социальной иерархии сыграла ортодоксальная ленинская доктрина. Ещё до переворота лидер РСДРП(б) был убеждён в том, что хлебная монополия, хлебная карточка, всеобщая трудовая повинность являются в руках государства самым могучим средством преодоления сопротивления капиталистов, для подчинения их пролетарскому государству. Вождь большевиков писал, что это средство контроля и принуждения к труду посильнее законов конвента и его гильотины. Ленин заключил: „Гильотина только запугивала, только сламывала активное сопротивление. Нам этого мало.“2546

По убеждению председателя Совнаркома, партии надо было не только запугать капиталистов в том смысле, чтобы они чувствовали всесилие пролетарского государства, но и забыли думать об активном сопротивлении ему.2547 Запугивание и террор стали главными инструментами правительства в социальной политике, независимо от того, оказывали представители высших классов сопротивление, или нет.

Анализируя создавшееся положение, анархист А. М. Атабекян заключил, что во всём была виновата грубая теория, претендующая на научность в интеллекте узких сектантов. Теория эта делила человечество на два класса, как учитель делил земной шар экватором на две половины. По мнению политического деятеля, теорией этой, уже несколько десятков лет бряцали социалисты всех школ от анархистов до крайних централистов-государственников.2548

По словам Атабекяна, классовая борьба вылилась в зоологическую борьбу по внешним признакам: „Серой шинели против золоченых погон, платочка против шляпки, рабочей куртки против сюртука“.2549

Внешние признаки – одежда – действительно стали играть в обществе огромную роль. Характерно, что ещё задолго до Октября, при Временном правительстве, клишированный, упрощённый „классовый взгляд“ на одежду заслуженно высмеивался в печати.2550

Нивелирование миллионов людей до таких прозаичных вещей как котелок, пенсне и цепочка от часов, было нелепо.2551 В журнале „Будильник“, к примеру, обнаженная женщина обращалась к читателю с рисунка. Она говорила: „Теперь это самый безопасный костюм; 'товарищи', которые собираются нас резать, – сразу не разберут: буржуйка я или пролетарка?“2552

После Октябрьского переворота народу стало не до смеха. „Буржуи“ на страницах большевистской печати мгновенно превратились в сторонников белогвардейцев, ненавистников революции и национальных предателей. После кровожадных призывов советской прессы, самосудов, арестов и расстрелов людям пришлось визуально дистанцироваться от всего „буржуазного“ через переодевание.

Хуже всего пришлось видным конституционным демократам, административно поставленным вне закона.2553 Им пришлось уйти в подполье и менять свою внешность. По свидетельствам современников, после убийства Шингарева и Кокошкина, те, кто оставался, были вынуждены прятаться и гримироваться. Член Государственной думы I-IV созывов кадет Ф. И. Родичев принял обличье бедного мащанина с густой окладистой бородой.2554

Это стало лишь одним из многочисленых переодеваний в обществе. Улица превратилась в зону риска и требовала прибеднения. Для обнищавших слоёв красивая, качественная одежда сограждан стала подобна красной тряпке для быка. Ограбления и раздевания буржуев были отмечены сниманием пальто и даже пиджаков. В результате один петроградский чиновник записал в своём дневнике: „Я выхожу в стареньком красногвардейском пальто и оставляю часы и кольца дома.“2555

Чтобы не провоцировать конфликтов владельцы шуб продавали их и меняли на поношенные пальто. Добротную, удобную обувь меняли на старые сапоги. Прозаик М. А. Осоргин констатировал, что если кто мог одеться лучше других – воздерживался, боясь косых взглядов.2556

Политика Совнаркома вынуждала народ становиться хамелеоном. Писатель А. Н. Толстой вспоминал, что обыватель вытащил из сундука старенькое пальтишко и картузик, чтобы как-нибудь на улице, хоть отдаленно, походить на пролетария.2557 Другой современник констатировал, что земцы и общественые деятели притаились и выжидали, переодетые во всё „старенькое“.2558

В этой связи происходили и совсем неожиданные ситуации. Софья Буксгевден вспоминала, как в Тюмени, весной 1918 года, в пору дефицита ткани она видела человека в костюме, сшитом из штор тёмно-красного цвета. Буксгевден писала, что, казалось, он ничего не имел против, возможно, такая одежда была безопасной, так как в те времена мужчина с воротником и женщина в шляпе вместо шали на голове вызывали подозрения: „Это спасало от признания вас буржуем, то есть от подозрения в контрреволюционных симпатиях.“2559

Характерно, что подобное переодевание происходило не только при большевиках, но и при власти социалистов-революционеров в Сибири. Осенью 1919 года с самого начала захвата власти Политцентром Иркутск совершенно преобразился. В городе как по волшебству хорошо одетые люди исчезли с улиц. Появились платки и шали на головах женщин, старенькие пальто и шапки на мужчинах. Современница А. Н. Серебренникова заключила, что „всё стало серо и печально.“2560

Подобное переодевание стало в эпоху Гражданской войны массовым феноменом.2561 Оно представляло собой стратегию выживания. Стратегией выживания среди военных также стало отпарывание погон и нашивок и снятие медалей и крестов.2562

Декрет Совнаркома об уравнении всех военнослужащих в правах от 16 (29) декабря 1917 года отменил все чины и звания в армии. Он также отменил преимущества, титулования, ордена и прочие знаки отличия.2563 По образному выражению большевика Н. И. Подвойского, этими мероприятиями, как плугом, перепахивались все прежние отношения в армии.2564

Впрочем, публичное ношение знаков отличия старой армии стало представлять собой вызов ещё до принятия декрета. Военные знали, что если они