Конец власти. От залов заседаний до полей сражений, от церкви до государства. Почему управлять сегодня нужно иначе - Мойзес Наим

Успеха добиваются те церкви, которые приспосабливаются к местным реалиям, воссоздавая образ действия до мелочей продуманной нишевой компании. В расчет берется все, от догматов нового вероучения до мест проведения и длительности богослужений, создания комфортной обстановки и оказания услуг единоверцам, таких как уход за детьми, помощь при поисках работы, содействие различным группам, а также поддержка деловых и просветительских инициатив. Иммигранты, коренные жители (как майя в Гватемале) или же иные общины с потребностями, до которых нет дела ни политическим лидерам, ни главенствующим церквям, – вот идеальные мишени для новых церквей. Во многих странах Латинской Америки в силу исторически сложившихся связей между католическими епископами и политической элитой первые не столь чувствительны к условиям, в которых живут бедняки, не говоря уже о коренном населении{324}. Жесткая церковная иерархия и необходимость получать по разным богословским вопросам разрешения от Ватикана лишь мешали церкви приспосабливаться к конкретным реалиям, что давало хорошую фору евангелистским конгрегациям. Недвусмысленное толкование достатка и процветания, акцент на поведении личности и искуплении грехов формируют среду, где бедность и отчужденность становятся нормой. Тогда как евангельские церкви значительно лучше откликаются на запросы своих прихожан, живо реагируют на события в экономике и политике, перенимают местные культурные обычаи. Один евангелистский пастор из боливийского города Потоси заметил по этому поводу: “Наши церкви более открыты, в песнях используются местные мотивы, а я каждый день бываю у своих прихожан”{325}.

Тем временем барьеры, которые доселе не позволяли самозваным церквям оказывать влияние за пределами своих районов или, допустим, своей этнической общины, окончательно рухнули. Революция в системе коммуникаций и появление частных СМИ покончили с преимуществом больших организованных церквей в распространении посланий, предоставив любому самопровозглашенному пастору возможность обращаться к телезрителям, радиослушателям и пользователям Сети, благословлять прихожан за рубежом и принимать от них пожертвования. С расширением доступа к мировым медиаплатформам обрела популярность модель, впервые примененная американскими телепроповедниками. Высокая миграция и частые переезды людей также способствуют распространению возрожденческих церквей с более гибкой идеологией. И чем больше приверженцев они обретут, тем меньшей будет тяжесть порицания, исключения или отлучения от католической церкви. Издержки ереси снижаются{326}.

Другие мировые религии, такие как ислам или индуизм, кажутся менее уязвимыми перед лицом харизматического христианства, вполне возможно, благодаря лежащей в их основе культурной специфике. Где больше, где меньше, но ислам, индуизм, иудаизм, даосизм, синтоизм и другие течения по степени централизации и иерархизации немногим уступают католичеству или же главным протестантским церквям. Главный раввин Израиля, великий муфтий Каира и старший жрец в крупном индуистском храме пользуются определенным моральным авторитетом у себя в стране или регионе и нередко выступают в роли мудрого правителя, способного принять решение и дать совет. Но и у них есть лидеры-соперники в среде единоверцев, которые способны на любой вопрос ответить несколько иначе. Например, в исламе под воздействием политических факторов преобладает ряд тенденций (сунниты против шиитов, ваххабиты против более либеральных толкователей ислама); кроме того, видные ученые предлагают приверженцам веры из разных стран соперничающие друг с другом видения веры, нередко с помощью сложных медиаопераций. Например, родившемуся в Египте катарскому имаму Юсуфу Аль-Кардави внимают около 60 миллионов постоянных зрителей его программы на канале Al Jazeera{327}. В то же время индуизм всегда был сильно децентрализован, имел множество субтрадиций, сект, религиозных общин и обходился без единого органа власти. Уступая в объеме, индийский религиозный экспорт, от обществ веданты до кришнаитов, при посредничестве Аммы, Саи Бабы, Ошо и Махариши, обладает рядом организационных преимуществ, характерных для общин пятидесятников, и пользуется ими с неменьшим успехом.

Как католическая церковь пытается противостоять растущей угрозе собственной власти, исходящей от новомодных конфессий, которые с большей изощренностью и гибкостью отвечают на запросы ищущих спасения, так и традиционные профсоюзы стремятся сохранить свое влияние в ситуации, когда появляются новые группы для удовлетворения потребностей рабочих, порожденных революциями множества, мобильности и ментальности. “Неужели профсоюзы Америки уходят в прошлое?” – гласил в 2012 году заголовок одной из авторских колонок в Washington Post. Гарольд Мейерсон – демократ-социалист и прорабочий журналист, как он сам себя определяет, – не устает напоминать своим читателям: “В частном секторе США доля рабочих, состоящих в профсоюзах, менее 7 %, тогда как в годы после Второй мировой членством в этих организациях было охвачено порядка 40 %”{328}. Не секрет, что власть рабочего движения в США уже не первый год идет на убыль, прежде всего потому, что сокращается число его участников. Но это не единственная причина. Власть традиционных рабочих организаций слабеет также из-за действия сил, которые, как уже говорилось, затрагивают всех традиционно сильных игроков. На деле же, когда сила рабочих движений переживала всеобщий упадок, мегаигроки вроде Американской федерации труда – Конгресса промышленных профсоюзов страдали от него гораздо больше, чем кто-либо из новых, нетипичных соперников, объявившихся в этой сфере, таких как Международный профсоюз работников сферы обслуживания. И здесь мы также видим, что стало легче преодолевать, ломать и просто обходить барьеры, которые когда-то защищали старожилов от возможной конкуренции.

История профсоюзов идет рука об руку с историей современного предприятия. Конечно, можно утверждать, что европейские профсоюзы имеют более глубокие корни, поскольку им предшествовали средневековые цеха и гильдии. Но с появлением в XIX веке крупных промышленных предприятий почти сразу возникли организации, призванные улучшать условия труда и защищать права заводских и фабричных рабочих. Если в Англии и Франции профсоюзы существовали уже в начале XIX века, то в старейших промышленных странах первые рабочие объединения возникли только во второй половине столетия. И хотя структура профсоюзного движения выглядит в разных странах по-разному – в одних странах большинство профсоюзов привязаны к конкретному производителю, в других они охватывают целые отрасли (одну или несколько), – конфедерации, стремящиеся объединить разрозненные группы и наделить их сильным, слаженно звучащим голосом, которым дирижировал бы центр, начали появляться только в конце XIX века. Организация, ставшая впоследствии Британским конгрессом тред-юнионов (БКТ), была основана в 1866 году. Франция узаконила профсоюзы в 1884 году, а одиннадцать лет спустя было основано крупнейшее французское объединение ВКТ (Всеобщая конфедерация труда). В США в 1870-80-х годах появились зачатки организации “Рыцари труда”, а одно из ее ответвлений – Американская федерация труда, основанная в 1886 году, – несколько десятилетий посвятила централизации профсоюзного движения.