Завтра мы будем вместе - Галина Врублевская

Уговорить Островского на этот брак было не просто. Да-да, история повторилась. Когда-то я сама навязалась Нежданову и вот теперь бросилась на шею Островскому. Простительным обстоятельством было в обоих случаях то, что предложения руки и сердца были уже мною получены, но отклонены. Вначале отказывалась, а потом сама проявляла инициативу. На этом сходство моих поступков и заканчивалось. Причины моих отказов были в корне противоположны. Юрия я, увы, не любила.

Островского слишком боготворила и долго считала себя недостойной его.

Я сделала свое предложение Валерию в День независимости России, двенадцатого июня. Случилось это под Сестрорецком, в том самом месте, где шесть лет назад я в одиночестве сокрушалась о пестрых событиях своей жизни. Островский накануне выписался из больницы. Он был еще слаб и даже не решился сесть за руль своей машины. Полтора месяца на щадящем лечебном режиме не смогли избавить его от последствий стресса, пережитого в тюрьме.

Мы доехали электричкой до курортной станции и почти сразу оказались на берегу Финского залива. Погода выдалась пасмурная и прохладная. Людей на пляже было мало. Влажный утрамбованный песок плавно перетекал в темную поверхность воды через невидимую границу. А вода, в свой черед, сливалась с низко нависшим серым небом. В этом пространстве было одинаково уместно и плыть, и лететь. Но мы просто шли.

Собираясь в эту поездку, я ни о чем таком не думала. Человек вышел из больницы, еще не вписался в повседневную жизнь, почему бы не развлечь его доступным способом? Подышать на взморье свежим воздухом было не только приятно, но и полезно для его ослабленного организма. Мы прогуливались вдоль берега. Высохшие трубочки прошлогоднего тростника хрустели под нашими ногами. Рокот морского прибоя дерзко встревал в нашу беседу, заглушая отдельные слова. Островский был скучен, говорил тихо, отвечал невпопад. Он резко пощипывал свою неряшливую бороду, будто пытался извлечь из нее волос, который даст ему волшебную силу и поможет решить все проблемы разом. Я понимала, Валерий нервничает.

Несмотря на временное освобождение из тюрьмы, Островский не верил в благоприятный исход своего дела, слишком много обвинений ему накрутили. Суд еще только предстоял, и военная прокуратура не дремала, вовсю собирая доказательства его шпионского умысла. Чтобы поднять Валерию настроение, я напомнила ему о том, что он знал и без меня: к защите подключились зарубежные инстанции и общественные деятели. Да и адвокат Островского был опытен и активен. Он разыскал в открытой литературе описание технологий, которые якобы считались секретными. Кроме того, недавно изменились некоторые статьи закона, предусматривающие ответственность за разглашение государственной тайны. В новой редакции возможное наказание было мягче. Но Валерия мой оптимизм только раздражал. Он вообще перестал отвечать. Я перевела разговор на другую тему:

— Посмотри. — Я протянула руку в сизую дымку над водой. — Видишь, там кронштадтский Морской собор в тумане проступает. В ясную погоду он четко виден, а сейчас — как на полотнах импрессионистов. У Мане есть похожая картина.

Десятки километров, отделяющие город-остров от берега, на котором мы стояли, стерли мелкие детали.

Казалось, что Морской собор плывет прямо по воде.

— Когда я последний раз был там (ты со мной тогда почему-то не поехала), собор находился в очень ветхом состоянии. Сколько лет прошло, но вопрос с ним так и не сдвинулся с мертвой точки.

— Сдвинулся. Я слышала, что сейчас Морской собор в Кронштадте реставрируют и скоро собираются вернуть на купол крест. Хорошо бы присутствовать при этом событии. На этот раз мы непременно поедем вместе!

Теперь добраться до Кронштадта будет просто.

Не надо дожидаться парома или катера. Защитная дамба от наводнений протянулась от Петербурга до острова, и по ней ежечасно ходят автобусы. И главное, не потребуется никаких пропусков: гриф секретности с города давно снят.

— Я бы с удовольствием поехал. Катя. Но нет у меня уверенности, что я долго буду разгуливать на свободе. От наших органов так просто не ускользнешь. Но ты обязательно поезжай, даже без меня…

Я резко прервала его, приложив палец к его губам:

— Без тебя я теперь никуда, ни шагу. И тебя одного не отпущу. — И тут же выпалила:

— Пожалуйста, Валерка, женись на мне!

Я стояла перед ним, преградив дорогу, и отчаянно смотрела в его грустные, усталые глаза. Седой, с всклоченной бородой, «Валерка» озадаченно топтался на месте. Он снова выдернул волосок из бороды, нахмурил брови. Потом, покачивая головой, напомнил, что я отказалась выйти за него, когда он был на коне: успешен и свободен. И главное, тогда он не чувствовал своего возраста, казался себе молодым, а теперь понимает, что уже старик и жизнь его закончена.

— Пойми, Катюша, мне не нужна твоя жалость.

На ней семью не построишь. Рано или поздно ты раскаешься, станешь раздражаться, ругать себя за поспешный шаг, обусловленный мимолетной эмоцией, жалеть, что погубила со мной свою молодость. Тем более, что она может пройти без меня, даже если мы поженимся.

— Какая молодость, Валерий! Мне уже тридцать четыре года, незаметно и сорок подкатит. Сын уже подросток, скоро за девками начнет бегать.

— Если тебе сорок, то мне, считай, шестьдесят, — усмехнулся Островский. — Но не в возрасте дело.

Главное, у меня нет уверенности в завтрашнем дне.

Я никого не предавал, не продавал никаких секретов, но доказать это будет непросто. К сожалению, я не смог вовремя запатентовать свое изобретение у наших бюрократов, а сразу использовал его в реальной конструкции на зарубежном сейнере. Нет, Катя. Жалости твоей я не приму.

Я сделала шаг, приблизилась к Валерию вплотную.

Он отступил в сторону. Но опять перед ним оказалась я. Набегающие на берег волны залива лизнули наши кроссовки. Свежий ветерок заметался в узком пространстве между нашими телами.

— Ноги промочишь, — рассудительно сказал Островский. Он взял меня под руку и вновь вывел на сухой тростник. И снова мы, как челноки, зашагали прежним маршрутом вдоль побережья — туда-сюда, туда-сюда.

— Валерочка, речь идет не о жалости. Я люблю тебя, любила всегда. Но прежде ты был недосягаемо высок, и я боялась раствориться в тебе, заглушить в себе самой слабые ростки собственной личности.

— А теперь, выходит, я свалился с пьедестала, арестант, и ты считаешь, что я приму любую подачку, — с горечью произнес Островский и вновь свернул в обратную сторону.

Ну вот. Опять я не смогла толково выразить свою мысль и обидела его.

— Что ты, Валера. Дело не в твоем положении, а в моем собственном. Может, я покажусь тебе нескромной, но теперь я действительно верю в себя, в свои силы. И думаю, что смогу помочь тебе, а ты — мне.

Настоящая любовь возможна только между людьми, равными по духу.