Имперский Грааль - Наталия Ипатова

Норм слушал тишину, как зверь. Рядом стояла Морган, будто бы совершенно в своей тарелке. Незримо присутствовал Алькор.

— Не совсем. Раз уж взялись, разыграем комбинацию до конца. В рамках спущенных нам правил 30 больше не претендуют на Авалон.

— А с Новой Надежды, — ухмыльнулась Братислава, — я тут тоже никого не вижу. Мы все пантократорские.

— Напомни, — сказал Рассел, — кому тут надоела эта воскресная школа? Нужна Пантократору еще одна планета, а галактике — третья сила, стремящаяся править первыми двумя?

Морган пожала плечами:

— Может, тогда монетку бросим, чей это будет камушек?

— Я бы бросил, если бы мне было все равно, — ответил отчим, и Брюс, кажется, понял, почему Братислава готова отдать за него жизнь. Он говорит с ней откровенно и на равных. Для женщины это больше, чем секс. И реже. И стоит дороже. — Давайте, пошевеливайтесь. У нас много работы, и сделать ее нужно быстро.

И больше нет нужды таиться: откуда-то выволокли мотосани, набросали туда оборудование, все консервы, которые остались, деку связи — нас больше не глушат, и теперь мы можем сами связаться с крейсерами на орбите. Ни один из них еще не покинул пространство Авалона. Вердикт не вынесен, игра не доиграна. Никто пока не сказал: «Планета моя».

Накануне «финальная тройка» провела ночь над картой, прокладывая оптимальный маршрут от одной кислородной башни к другой. Рассчитали, что на все про все им надо пару дней. На орбите потерпят. Эти башни, они ведь у нас не только автономные саморегулирующиеся устройства с системой телеметрии, это еще и планетарная сеть связи. Все, что требуется Алькору — это вмонтировать в каждую авалонский кристалл.

Ветер, скорость, мелкий острый снег в лицо и тысячи металлических ступеней внутри пустотелого цилиндра башни, словно клавиши, по которым бежим мы, ввысь и ввысь, как ноты победного гимна. И еще звон растяжек — наша эолова арфа, а сама башня внутри — большой, устремленный в небеса горн. Мы играем в свою игру. Норм ждет в санях, внизу, а мы вдвоем, наперегонки, подгоняем друг дружку насмешливыми окриками и взглядами, будто у нас крылья на пятках, падаем грудью на парапет и кричим сверху, захлебываясь ветром и высотой: «Эта планета — мояаааа!» Алькор, опробуя каждый новый кристалл, пыжится и сдержанно рапортует: «В системе!» Заканчивая, спускаемся вниз, с гиканьем съезжая по спиральным перилам, рушимся плашмя в кузов саней, перекусываем на ходу плиткой рациона. Прессованный рис, искусственные протеины. Безумно весело и достаточно круто даже для Морган. Нет, это не армия. Это боевая группа, а еще — это моя семья.

Все Эстергази.

* * *

Человек шел по планете. Неторопливо, потому что приходилось беречь силы — он ведь шел не первый день! — и планета размеренно утекала назад, под лыжный полоз. Ветер мешал, слепил, колол лицо мелкой сухой крупой, в мышцах накапливалась дневная, «правильная» усталость, без перерасхода сил. Человек нес за плечами армейскую палатку и спальник: он не мог позволить Авалону возобладать над собой. Человек знал, что он сильнее планеты. Каждый вечер он останавливался засветло и тратил уйму времени, чтобы устроиться на ночлег, потому что трагические случайности — следствие непредусмотрительности, а непредусмотрительность — это второе имя глупости.

Дураком Бротиган не был. Одиночество было его обычным состоянием, а профессией его была ложь. Сам он предпочитал называть себя профессионалом.

Воду брать не стал: имея доступ к сводкам терраформации, он знал, что химический состав атмосферных осадков не угрожает его жизни. Растопив снег, он сможет его пить. Для того чтобы есть, в его мешке лежали плитки сбалансированного армейского рациона, к вкусовому однообразию которых Бротиган умел относиться спокойно.

Все было продумано заранее: и его отход во время суматохи, и то, как он пройдет эти семьсот километров до рудника; сосчитано так тщательно, что все бесконечные часы, пока равнина стелилась перед ним, а пурга заметала за ним лыжню, он вовсе ни о чем не думал. Оглядываться назад — какое бессмысленное и бесполезное занятие, а равномерное мускульное усилие — лучшее средство от беспокойства. В самом деле, обремененный лишь тем, что надобно нести на плечах, Бротиган мог пройти куда больше семисот километров. Его личный рекорд путешествия в автономе составлял три недели.

Утром, когда надо было проснуться, выпить горячего кофе, позавтракать, упаковать груз так, чтобы в пути он не доставлял неудобства, тоже некогда было особенно размышлять. Станешь размышлять — непременно позабудешь о важном, а о важном забывать нельзя, потому что в автономе важно лишь то, от чего зависит твоя жизнь.

Мысль появилась вечером, когда, лежа один в палатке, Бротиган не смог уснуть, несмотря на всю усталость дневного перехода.

Он не считал себя плохим человеком. Просто он выступал в другой команде и вел свою партию с большим риском, чем любой другой игрок. И вся эта партия была в своем роде путешествием в автономе: он сам продумывал стратегию, и кому что сказать, и рокировку — когда та потребовалась. Принимал сложные решения и исполнял их. Бротиган всегда любил экстремальные виды спорта.

Ничто не связывало его с топ-менеджментом «Седьмой грани», кроме счета в банке, и о внутренних делах компании он знал не больше, чем ему требовалось для исполнения задачи. Разумеется, в сложившихся обстоятельствах, когда дошло до стрельбы и вмешательства Пантократора, он больше ничего не мог сделать. Более того, дальнейшее его пребывание среди колонистов выглядело бессмысленным. Шансы их во время пожара и после выглядели сомнительно, умный противник просто обязан был воспользоваться своим подавляющим преимуществом. Бротиган ведь и так много сделал. Отстранением от руководства ССО Рассела Норма, например, можно было гордиться — а ведь для этого потребовались только слова. В одно ухо, в другое — и вот уже все друг дружку возненавидели и интригуют, как проклятые. «Свободные народы» традиционно сильны в этом виде спорта. Вот со старухой Монти неудобно вышло, и в результате — бессмысленно и некрасиво. Если они нашли кристаллы, нашли бы и выработку — это вопрос времени, и Бротиган выигрывая им это время, рассчитывая на то, что наниматель что-нибудь придумает. Он же не знал, что проклятый Р. Эстергази туда сунется!

Когда началась стрельба, контракт потерял силу. Теперь, будучи разоблачен, Бротиган подлежал бы разбирательству по законам чрезвычайной ситуации. Оговоренные риски этого не предусматривали, а гибель не входила в его планы. Какой смысл зарабатывать деньги, которых не получишь? В том, что Норм пристрелил бы его собственной рукой, Бротиган не сомневался ни минуты. В отличие от девицы Люссак, у него не было папы-президента, дипломатического статуса и трогательной внешности жертвы оговора.

Не ожидали же они, что их агент в самом деле примется убирать ключевые фигуры одну за другой? При всех своих талантах Бротиган сильно сомневался, что сумеет вывести из игры тройку Норм — Р. Эстергази — Морган. На девицу Люссак столько не повесишь.

Тем не менее, это был сомнительный пункт: если работодатель упрется, ему вполне могут не заплатить. Если бы Бротигану удалось снять верхушку авалонской колонии или хотя бы навести на них авиацию, планету можно было выиграть вчистую, однако судьба Авалона была Бротигану, во-первых, безразлична. А во-вторых, то, что ты до конца исполнял взятые обязательства, служит очень дурным утешением, когда тебя линчует толпа разъяренных фермеров.