Медичи. Крестные отцы Ренессанса - Пол Стретерн

Все это объясняет его близость к Микеланджело, который, будучи человеком глубоко и откровенно верующим, в лучшие свои времена оставался художником противоречивым и непредсказуемым. В годы, предшествующие понтификату, кардинал Джулио пристально следил за работой Микеланджело во флорентийской капелле Медичи, а уже став папой Климентом VII, заказал ему фреску Страшного Суда для Сикстинской капеллы. Как пишет Кондиви, Климент VII считал, что «многогранность и величие общего плана позволят (Микеланджело) реализовать всю свою мощь художника». Да, Климент VII знал, что делает, хоть и не суждено ему было увидеть эту гигантскую фреску в ее замечательной цельности. Толпы людей на Страшном Суде, иные поднимаются, многие погружаются в чистилище и низвергаются в адский огонь — все это несет на себе отчетливый отпечаток ренессансной живописи. Это отнюдь не просто средневековый образ огня и серы, это образ рода людского, во всех своих проявлениях, от святых до охваченных безумным страхом грешников. Фреска предстает напоминанием о том, что даже гуманистам, людям сильным и уверенным в себе, предстоит Страшный Суд; Ренессанс, при всей своей динамике, оставался движением глубоко религиозным, а идеи, которым суждено было изменить это положение, пребывали пока в зачаточном состоянии.

Но Клименту VII эти идеи были, как ни странно, знакомы, и, что еще более удивительно, он относился к ним с сочувствием. Известно, что его секретарь Иоганн Видманстадиус познакомил его с воззрениями Коперника и даже прочитал на эту тему лекцию в Ватиканском саду, на которой был сам папа и его ближайшее окружение. Содержание лекции основывалось на тайно циркулировавших в то время «Комментариях» Коперника, фактически на содержании его труда «О вращении небесных сфер». По мысли Коперника, Земля и другие планеты вращаются вокруг Солнца, и лишь Луна описывает круги вокруг Земли. Эта теория чревата глубокими последствиями, из нее следует, что земля, а стало быть, и люди не являются центром вселенной, созданной Богом. Средневековая концепция человека как микрокосмоса, пребывающего в центре макрокосмоса (вселенной), пошатнулась, а вместе с ней от одного-единственного удара рухнули самые различные толкования этой общей идеи, а также смысл, который она придавала человеческой жизни. Помимо того, теория Коперника представляла собой первый серьезный вызов античному знанию, возрожденному в эпоху Ренессанса. Она открывала путь новому типу мышления, основанному на наблюдении и опыте, — тому, что впоследствии станет научным мышлением.

Климент VII с готовностью принял гелиоцентрическую теорию Коперника, не видя в ней, судя по всему, никакого противоречия вере: его ренессансный гуманизм был открыт подобного рода новаторским идеям. Как ни парадоксально, но отверг Коперника Лютер: превозмогая гегемонию церкви с ее принудительными нормами, Реформация в то же время оставалась верна многим раннехристианским идеям. Выросший из них протестантизм по-прежнему опирался на целый ряд средневековых лредставлений о вере и знании, и когда выяснилось, что идеи Коперника бросают вызов взглядам Аристотеля, Лютер решительно встал на сторону последнего.

Еще до своего избрания будущий папа Климент VII сблизился с Леонардо да Винчи. Он был слишком молод, чтобы помнить Леонардо по дворцу Медичи (если последний действительно жил там), но наверняка виделся с ним во время его довольно продолжительного пребывания в Риме, начавшегося в 1513 году, вскоре после восшествия на папский престол Льва X, который предоставил Леонардо личные апартаменты в Ватикане. Это были не лучшие для художника годы; Леонардо перевалило за шестьдесят, он сделался стар и раздражителен, страдал от ипохондрии, излечению от которой вряд ли способствовало его крайнее недоверие к врачам. К тому же он очень подозрительно относился к двум помощникам-немцам, нанятым для него Львом X, будучи убежденным, что они воруют у него идеи. Те, в свою очередь, жаловались Льву X на «некроманию» Леонардо, что в буквальном смысле правдой не было, хотя они, надо полагать, думали иначе. Леонардо всего лишь проводил анатомические исследования, однако церковь не поощряла расчленение трупов, так что Лев X запретил Леонардо продолжать эти занятия. Не исключено также, что он усомнился в своем юношеском атеизме, хотя открыто в нем не признавался никогда. Его записные книжки пестреют зарисовками всякого рода наводнений, явно подсказанными ожиданием второго Потопа, «когда на род человеческий обрушится Божий гнев». Даже мощные ренессансные умы, калибра Леонардо, не имели иммунитета против религии. Гуманизм Полициано, Пико и Боттичелли не выдержал проповеднического пафоса Савонаролы; Леонардо же уступил давлению то ли собственной совести, то ли странностей своей психологии. В эти годы простой, зеркального типа, шифр, к которому он ранее прибегал в своих записных книжках, сменился на более сложный, а с другой стороны, даже иные из вполне ясных, казалось бы, замечаний сохраняют какую-то двусмысленность. Вот одна весьма загадочная запись: «I medici me crearono edesstrussono», что означает «Медичи меня породили, Медичи и убили». Эта фраза показалась бы весьма красноречивой, если бы Леонардо действительно имел в виду Медичи, — оставалось бы только понять, каким, собственно, образом они его убили. Может, Леонардо просто дал волю мгновенной вспышке раздражения, вызванного запретом, наложенным Львом X на его научные занятия? Или это взвешенное, продуманное суждение? Но дело еще и в том, что medici — это множественное число от medico — врач, и, судя по всему, речь действительно идет о медицине. Широко известное недоверие Леонардо к врачам вполне могло заставить его вообразить, будто они его убивают; а если роды у матери были трудными, отчего бы докторам его не «породить»? Однако все это только догадки.

Следует отметить, впрочем, что в этот период небо над Леонардо не было затянуто одними лишь черными тучами. Именно тогда он впервые увидел работы Рафаэля, которые произвели на него глубокое впечатление и оказали видимое воздействие на его собственный стиль. Другое приятное событие произошло в 1515 году, когда Леонардо сопровождал Льва X в его триумфальной поездке во Флоренцию, а затем в Болонью, где у того проходили трудные переговоры с Франциском I. Леонардо пригласили, чтобы удивить и, возможно, позабавить и смягчить молодого короля Франции, и вполне в том преуспели. По просьбе Льва X Леонардо сконструировал льва, который, сделав несколько шагов, отверз грудь, где на месте сердца оказалась французская лилия. Все это должно было символизировать сердечную дружбу между Львом (с большой буквы) и Франциском. Словом, игрушка эта действительно вполне могла разрядить тяжелую атмосферу встречи и способствовать тому, что Джулиано Медичи стал герцогом Немюрским. Если так, то это можно рассматривать как ответный дар судьбы, ибо Джулиано давно был близок с Леонардо и всегда в высшей степени ему благоволил: не исключено, что именно по его заказу была написана «Мона Лиза», которая, в свою очередь, вполне могла быть не женой флорентийского сановника Франческо дель Джокондо, но любовницей Джулиано де Медичи.

И уж точно по заказу Льва X был написан для будущего папы Климента VII портрет мадонны, одна из всего нескольких десятков работ, бесспорно принадлежащих кисти Леонардо. Медичи сыграли значительную роль в жизнь Леонардо, а поездка в Болонью, где Лев X представил его Франциску I, вообще оказалась судьбоносной.